Это действительно был он: все та же прямая осанка и порывистые движения. Вот они, его глубокие, ореховые глаза, его задумчивая, пленительная улыбка. Аврора, едва выскользнув с водительского сиденья, распахнула ему объятия, а он крепко сжал ее запястья. Ах, как обжигающе-горячи оказались его ладони.
– Отто! Это я! – сказала Аврора.
– Напрасно, – отозвался он.
– Что?
– Тебе следовало остаться в Будапеште. Напрасно ты затеяла все это. Здесь опасно. Надеюсь, теперь ты уяснила себе?
Отто рассматривал повязку на ее голове, а она пыталась поймать его взгляд.
– Поцелуй же меня!..
– Не здесь! – он наконец посмотрел ей в глаза. – Я приготовил для тебя квартиру. Мы будем жить недалеко друг от друга. Надеюсь, тебе понравится Горькая Вода…
Сельцо Горькая Вода – стайка беленых хат, покрытых двускатными или коническими, крытыми соломой хатами. Горькая Вода – осененный тополями островок жизни на пологом холме, среди плоской, промерзшей равнины. Влево и вправо от главной улицы разбегаются узкие, поросшие бурьяном, огороженные плетнями проулки. В центре селения, на вершине пологого холма треглавый храм посредине поросшей жухлой травкой площади. Напротив него единственное в селении двухэтажное здание – бывшая школа, резиденция военного коменданта сельского округа.
От центральной площади главная улица сбегала вниз, к речке. Они шли по ней гуськом: один за другим. Отто с коллегами-врачами шел впереди. Они о чем-то переговаривались на немецком языке. Корреспондент «Фелькишер беобахтер» тащил багаж Авроры: два огромных чемодана коричневой свиной кожи. Отто нес кофр с провизией.
– Там, впереди есть речка. Мутная, узкая, поросшая камышом. Они называют речку Горькой Водой, – рассказывал Эдуард. – Но вода в ней нормальная, я бы даже сказал – сладкая. Я нарочно попробовал. Эти русские – странный народ. Все у них наоборот, не так как у нормальных людей!
Под пологим склоном, на поросшем камышами берегу, примостилось длинное, похожее на коровник здание волостной амбулатории, переоборудованное оккупационными властями под военный госпиталь. До железной дороги было неблизко, и раненых привозили с передовой на грузовиках и гужевых повозках. Когда не хватало мест, их размещали в больших, похожих на цыганские шатры, палатках. Сверху, с вершины пологого холма, Аврора могла разглядеть часть территории госпиталя: длинное одноэтажное здание с крыльцом посередине и длинной лавкой вдоль беленой стены, несколько домов поменьше. Внутри ограды из плотно пригнанных досок не росла трава. Черная земля искрилась белой наледью.
– Сейчас на фронте затишье, – тихо проговорил Эдуард. – И в госпитале жизнь стала поспокойней.
Отто свернул с центральной улицы направо, в узкий проулок. Доктора Кляйбен и Рерхен продолжали двигаться прямо, в сторону реки.
– Господин Кун квартирует здесь? – спросила Аврора.
– Нет, фройляйн, – отозвался Эдуард. – Персонал госпиталя живет в домах на берегу реки. Но там вам будет неудобно. Там проезжая дорога, шумно, суетно. Не стоит!
Отто откинул проволочную петлю, замыкавшую калитку в плетне и ступил во двор. Заиндевелая трава хрустела под подошвами его юфтевых сапог. Они пересекли широкий двор: Отто впереди, Аврора следом за ним. Эдуард замыкал шествие.
– Но почему мы не можем жить вместе? – Аврора раскраснелась от мороза и возбуждения. Ее потряхивало. Рана и усталость давали о себе знать.
– Во-первых, я живу рядом с госпиталем, – отвечал Отто, не оборачиваясь. – Тебе там будет неспокойно. Ты устанешь от постоянно шума двигателей, беготни и прочих… впечатлений. Это полевой госпиталь, милая. А здесь, по соседству с комендатурой, тебе будет спокойней. Во-вторых, я часто бываю занят даже по вечерам. Это необходимо для работы. Исследования необходимо завершить до лета…
Он наконец остановился, обернулся, внимательно посмотрел на ее лицо.
– Ты не здорова. Тебе необходимо отдохнуть, – сказал он веско. – Я загляну вечером проведать тебя. Ты разочарована? Ну что же поделать! Все мы здесь на службе. Даже ты носишь погоны. Это не Будапешт, милая. Это – Горькая Вода!
Горькая Вода! В разгар дня на улицах пустынно. Редкие прохожие посматривают на нее с настороженным любопытством. Ох, какие липкие у них взгляды! Стоит лишь встретиться с кем-нибудь глазами – тут же кланяются в пояс. Головы низко склоняют. Прав был ее отец: русские рабский народ.