Мосты в бессмертие

Телячье Ухо обернулся. В темноте белела стена храмовой колокольни. Костя видел исковерканную осколками, повисшую на одной петле деревянную дверь.

– Брось гранату, говорю! – повторил Костя.

Но Телячье Ухо уже лез через гору щебня к входу в звонницу. Вот он скрылся за дверью. Костя снова принялся считать и, не досчитав до десяти, подобрал с земли лопатку, поднял за шкирку пленного. Тот оказался легок, словно вовсе и не было в нем ни мяса, ни костей, а одна лишь ненависть и жажда. Жажда жить любой ценой.

– Эй, Вовка! – позвал он тихо. – Отзовись!

– Тут я, – ответила темнота. – Держу его на прицеле, не волнуйся.

* * *

Колокольня над их головами взорвалась яркими огнями.

– Ишь ты! – усмехнулся Костя. – В столице такие фейерверки по праздникам бывают.

– Да уж, – отозвался Спиря. – Нынче праздник так уж праздник. Может, пулю ему, а?

Они волокли немца бережно, подхватив с обеих сторон под мышки. Тот, казалось, был без сознания, голова его безвольно моталась из стороны в сторону. Вспышки огней на колокольне освещали его запачканный свежей кровью мундир, «иконостас» на груди. Волосы на его обнаженной голове слиплись от запекшейся крови, но обмякшее тело все еще жило.

– Живой он, Вовка! – возразил Костя. – Доставим подарок нашим командирам. Пусть они его расстреляют.

На колокольне снова что-то ухнуло, снова окрестности озарились яркими вспышками разрывов.

– Что они там творят? – изумлялся Спиря.

– У снайпера патроны кончились, и он палит в дядю Гогу сигнальными ракетами, – нехотя ответил Костя.

– Может, бросим фрица – и на выручку?

– Дядя Гога решил пасть смертью храбрых. Ему война ни к чему, – Костя последним усилием перевалил тело пленного через бруствер траншеи. – Так-то оно, Вовка, – сказал он и спрыгнул вниз, в теплые объятия Сан Саныча.

* * *

Косте не хотелось просыпаться. Он сквозь дрему слышал голоса товарищей и звон котелков. Он чуял аромат горячей перловки, но даже голод в то утро оказался не способен извлечь его из-под покрова шинели, из теплой уединенности утренней дремы. Он чуть отодвинул суконную полу, чтобы иметь возможность видеть товарищей, и обрадовался. Он радовался пасмурности утра. Над берегами Дона по-прежнему висела туманная дымка, и Костя был уверен, что налетов не будет. Он радовался металлическому шуму, доносившемуся со стороны моста, – там ремонтные работы шли полным ходом. Его радовал Спиря, яростно отстаивавший у старшины Костину добавочную порцию перловки. Он слышал тихие голоса командиров, видел потертую, латаную кожанку Ливерпуля, вслушивался в тихую, странную речь сержанта-связиста. Видел он и строгое лицо старлея Сидорова. Эх, видно, устал командир, осунулся до синевы. Но держится по-прежнему прямо, молодцом. Пленник тоже обретался где-то рядом, но Костя его не видел и не слышал. Зато зануда Пимен был тут как тут – со свежевычищенной винтовкой и грязной харей. Костя слышал и странные звуки, как будто кто-то долбил тупым предметом по деревянной колоде. Долбил упорно, монотонно, настойчиво.

– Сделаем дело и надо закопать, – тихо сказал Сан Саныч. – И знак какой-нибудь соорудить.

– По знаку могилу опознают за мое-мое, – возразил Ливерпуль. – Опознают и надругаются.

– Отставить упаднические настроения! – голос стралея сделался твердым. – Немцы сюда не вернутся. Фронт севернее, в десять километрах. Всех собрали?

– Да, все они там, в воронке. Как раз места хватило. И чудак Кривошеев тоже…

– Ангел небесный сверзился с небес, дабы явить нам Господнюю милость, – Пимен говорил монотонно, отчетливо выговаривая каждое слово. – Я видел, как пало небесное пламя, как вознес его на вершину Божьего храма последний из людей, как выжег его очистительным жаром сатанинскую скверну!

– Так пало пламя-то или Телячье Ухо его вознес? – Костя вздохнул под шинелью.

– Я в пленного стрелять не стану, – услышал Костя голос Спири. – Не могу я стрелять в безоружного человека.

Вдруг стало холодно и мучительно захотелось есть. Но Костя решил потерпеть – подождать, послушать разговоры.

– Я сам родом из Одессы, – печально произнес Ливерпуль. – Верьте слову, это прекрасный город. Надеюсь, его не постигнет участь Ростова… Я боюсь и ненавижу немцев. Сестра моей мамы и ее дети… Они оставались в Житомире… Хочу верить, но как же осмелиться? Если гетто, если холокост… Дай-ка мне винтовку, дружок.

И Пимен, подал ему винтовку с примкнутым штыком. Тяжело опираясь на приклад, Ливерпуль поднялся.

– Ты что задумал, Менахем? – грозно спросил его Сан Саныч.

– Ничего, – кротко ответил Ливерпуль. – Задумал ты, а я сделаю это. Просто выполню твой приказ.

Костя откинул в сторону шинель и вскочил.

Траншея оказалась пуста. И Сан Саныч, и бойцы уже топтались наверху. И Вовка Спиридонов вместе со всеми. Только Перфильева почему-то было не видать. Но Косте стало недосуг раздумывать над этим, потому что он увидел пленного. Его поставили перед разверстой ямой.