Они выстроились в две шеренги, под полуобрушенной стеной портового склада, среди искореженного железного лома, битого кирпича и обгорелой домашней рухляди. Полтораста крестьянских парней восемнадцати – девятнадцати лет. Им выдали зимнее обмундирование: ношеные, пережившие не одну прожарку шинели, кирзовые ботинки, обмотки. Островерхие войлочные шапки, именуемые в народе буденовками, извлеченные интендантской службой из дальних закромов, закрывали их лбы и подбородки, оставляя на поживу морозцу разнокалиберные сопливые носы. С горем пополам перепоясанная амуниция болталась на их тощих телах, словно архиерейские ризы на огородных пугалах. С видавшими виды карабинами за плечами, они совали ладони в рукава шинелей, надеясь согреться.
– Задача нашего подразделения, – произнес Перфильев, – охрана Аксайского и Темерницкого мостов от возможных диверсий. В связи с этим приказываю: приступить к строительству укреплений для отражения возможных прорывов противника.
Новобранцы смотрели на Перфильева из-под низко надвинутых буденовок голодными глазами.
– Будем воевать по воле Всевышнего с теми, кого он нам послал, и против тех, кого пригнал по наши души Сатана, – печально подтвердил, отиравшийся неподалеку Ливерпуль.
Когда дзот снова начал плеваться свинцом, новобранцы как раз занимались строительством укреплений. Сан Саныч распорядился использовать для этого обломки зданий и битый кирпич. Он зарился и на испещренную следами пуль цементную будку дзота, и посматривал с тоскливой опаской на размолоченную снарядом верхушку колокольни – все никак руки не доходили послать к церкви разведку. Надеялся Сан Саныч, что сомлели от разрывов, сбежали, умерли враги. Он ошибался. Сначала немцы положили шквальным огнем не менее десятка новобранцев, растаскивавших для строительства блиндажа бетонные фундаментные блоки ближайшего к церкви дома. Оставшиеся в живых попрятались, принялись отстреливаться. Вели огонь неумело, попусту дырявили пулями пространство вокруг дзота.
А за их спинами на исковерканных сваях моста кипела работа. Люди, словно муравьи по поваленному древесному стволу, сновали по мосту. Копошились под исковерканным настилом. От острова и обратно сновали буксиры, слышались глухие удары кувалд и молотков, что-то зудело, жужжало, шкворчало. По действующей части железнодорожного пути с острова на мост и обратно сновала дрезина. Радостную картину ударного труда на фоне ростовских руин орошал мерзенький ледяной дождичек, время от времени переходящий в мокрый снег. От темной воды тянулись миазмы сырого холода, трупного смрада и нефтяной вони. Косте постоянно хотелось есть, и он с тоской посматривал на мост, надеясь увидеть каурую клячу батальонного повара и его пышущую вкусным дымком повозку.
Тем же утром хлопотливый Велемир, примчавшийся с Темерницкого моста на заезженной, вислоухой кляче, зачитал бойцам и командирам приказ: беречь мосты, не допускать диверсий. А у них тут действующий дзот, а до линии фронта не менее десяти километров. Срамота!
– Ишь ты как! – гундел Телячье Ухо. – Видно, немец тот еще фраер! Тож приказам нашего развеликого командования повинуеца. Ишь, стрельбу-то прекратили. Ждут-пождут, когда наши труженики тыла мост восстановят и когда по нему поезда с тяжким трудом наработанным военным добром двинутся!
На его слова отозвалась обезглавленная колокольня. Хлопков выстрелов никто не слышал, но кобыла под Велемиром пала. Сам политрук чудом уцелел, сдернутый с седла вовремя подоспевшим Костей. Вовка Спиридонов тоже оказался молодцом, не промазал, не помешала ему туманная дымка, застилавшая небо. Колокол на звоннице снова загудел, наполняя речную долину похоронным гулом.
– Ах мать ее, колокольную! – зарычал Сан Саныч. – Слушай мой приказ! Пр-р-рекр-р-ратить все работы по возведению укреплений до полного уничтожения вражеского дзота!
– Можно подобраться по-тихому и всех попросту перерезать, – тихо предложил Костя.
– Липатов, обращайся по уставу, – угрюмо буркнул Сан Саныч.
– Пацанчик прав, ваше благородие, – поддержал Костю Телячье Ухо. – Их уж можно брать и без атак. Едва теплые они. Скоро и без нашего пособничества богу души отдадут. Я думал думу и надумал, как расковырять этот дзот! Ваше бла… Товарищ старший лейтенант!
– Пойдут Спиридонов, Кривошеев и Липатов, – голос Сан Саныча на этот раз дрогнул. – Но не сейчас, а после ночи, под утро. Остальных смысла нет…
Он покосился в сторону удрученно молчавших новобранцев.
– Пусть еще поживут… Может, и пообвыкнутся… Эх, солдатами не рождаются. А ты чего вылупился, Пимен? Мать твою колокольню! Смотри, старшина с кухней!
Чугунный тарантас, дымящий прогорелой трубой, тащила молодая, мелковатая лошаденка, шустренькая и непугливая. Широкие колеса вязли в волглой грязюке, и старшина в новенькой каске и перепачканном фартуке, истово матерясь, помогал коняге вытянуть повозку на пологий берег.