Наутро переправа оказалась восстановленной. Костя понял это сразу, едва вышел к реке. Он неловко черпал воду котелком. Вода пахла илом, бензином и кровью. Промерзшая за ночь земля хрустела кристалликами льда у него под ногами. Утро было таким тихим, что хруст ледка оглушал вернее орудийного залпа. Солнце уже подсветило зубчатый горизонт первыми алыми лучами. Река еще тонула во мраке, но там, в текучей мгле, уже что-то двигалось. Словно в реке проснулось спавшее вековым сном чудовище, и теперь оно, разбуженное людскими бесчинствами, ожило, задвигалось, готовясь напасть. Костя поставил котелок на землю и снял с плеча винтовку. Он замер, прижимаясь плечом к ржавому бакену, припоминая слышанные краем уха рассказы лейтенанта Сидорова о выходе из киевского котла, о напастях окружения. Солнце поднялось над горизонтом, превращая ночь в серые сумерки, и Костя смог различить противоположный берег, опоры моста, полотно дороги, лежащее на них. По шаткому, дощатому настилу, проложенному кое-как за ночь, двигались войска. Костя различил силуэты лошадей, тянущих орудийные лафеты, пеших и конных людей, легковые автомобили. Все происходило, словно в немом кино, беззвучно и мучительно медленно. Войсковая колонна сходила на левый берег Дона и утекала вдоль берега к тому месту, которое на карте обозначалось поселком Ясная Поляна.
– Ты где пропал? – Костя вздрогнул, услышав шепот Спири. – Что там?
– Куда они идут? – растерянно спросил Костя. – Разве нам не будет подкрепления?
– Сан Саныч говорил о перегруппировке. Наверное, это она и есть. Так-то оно. Ты сам-то помысли: и колоннам пехоты, и танкам, и тем более батареям на конной тяге невозможно двигаться по разрушенным улицам. Разве остались у нас за спиной улицы, мостовые, тротуары, дома? Одни лишь остылые руины да воронки, да неупокоенные мертвецы…
На следующий день с острова переправились орудийный расчет с пушкой и полевая кухня с желтушным старшиной на облучке. Поели каши с мясом и с новыми силами развернули орудие в сторону дзота.
Дали залп, второй, третий. Били прямой наводкой, наверняка. Костя смотрел с изумлением, как подскакивала в воздух и опускалась на изрытую снарядами землю литая железобетонная кубышка дзота.
Лейтенант-артиллерист долго рассматривал в бинокль плоды своих усилий. Перфильев и Сидоров смотрели на него.
– Чего тебя не устраивает, бог войны? – спросил наконец Сан Саныч. – После эдакой встряски там если и жив кто, то наверняка тяжело контужен.
– Надо бы справиться… – отвечал артиллерист. – Что, если они оживут? Я на этой войне всяких чудес навидался…
Артиллерийский лейтенант, немолодой уже мужик с лицом, покрытым сивой щетиной, и мутноватыми, невыразительными глазами, приказал орудийному расчету впрягать лошадей. Сидоров попытался спорить: как же так, они, десантники, несут охранение моста, важного стратегического объекта, не имея в своем распоряжении ни одного орудия?
– Зачем так волноваться, Александр Александрович? – угрюмо отпирался артиллерист. – На том берегу считают, что Ростов чист. А у вас тут дзот ведет огонь. И который уж день! И откуда у них боеприпас? Я смотрю: у вас двое офицеров, воинское звание лейтенантов, а солдат? Я насчитал пару десятков. Слышали мы про героя – капитана Фролова. Выходит так: врет молва. Вы целым батальоном с одним дзотом справиться не можете.
Артиллерист стоял в полный рост, рассматривая швы на хороших, лайковых перчатках.
– Прячешь глаза, бог войны, – усмехнулся Перфильев. – Ну что ж. Приказ есть приказ.
– …А нам приказано выдвигаться к Ясной Поляне, – подхватил артиллерист.
– Ты бы пригнулся, товарищ, – в голосе Перфильева все еще слышалась обида. – У нас не только дзот ведет огонь. У нас еще на колокольне снайпер!
Словно услышав его слова, свистнула пуля, сбив с головы артиллериста фуражку.
– Стой! – завопил тот, низко кланяясь. – Игнатьев! Наводи по колокольне.
Взяли слишком высоко. Снаряд снес купол звонницы, но стропила чудом уцелели, и колокол остался висеть на месте, не проронив ни звука.
– Всякое может быть, – задумчиво произнес Сан Саныч. – Но чтоб так метко промазать – такого не бывало еще!
Усталые кони утащили орудие по раздолбанной дороге. А на следующий день с противоположного берега к ним пришло подкрепление – рота пацанов, призванных в заволжских степях.
Перфильев смотрел на новобранцев с едва скрываемым отвращением.
– Что кривишься, Станислав? – усмехнулся Сан Саныч. – Наверное, Фролову выбирать больше не приходится. Всю шпану из Москвы выгреб, всех охотничков из сибирских дивизий собрал. Теперь придется довольствоваться сельским пролетариатом.
– Что ж поделать? – Перфильев попытался замаскировать отвращение бодрой улыбкой. – Если не поляжем, так выживем!