Мосты в бессмертие

– Как? – изумился Костя. – Или ты не понимаешь? Там снайпер!

– Дак Спиря нас прикроет.

Словно в подтверждение его слов хлопнул винтовочный выстрел, и печальный звук колокола наполнил туманное пространство.

– Это Спиря! – Телячье Ухо широко улыбнулся. – Айда, Длинный. А ты, Пимен, пропой что-нибудь повеселее!

* * *

Возле дома священника трупный смрад сделался сильней. Они переползали, стараясь не шуметь, от одной воронки к другой. Костя шел первым, прокладывая дорогу в густом тумане. Вот она, церковная ограда. Вот испещренный следами пуль покосившийся частокол штакетин. Вот изрытый минными разрывами огород. Дом священника был мало поврежден. Уцелели даже стекла и оконные переплеты. Рядом с выкрашенным голубой краской резным крылечком валялся труп большой черной собаки. Костя перепрыгнул через смердящее тело и притаился под крылечком. Через минуту к нему присоединился Телячье Ухо.

– В доме мертвые люди, – тихо сказал ему Костя.

– Нам в дом не надо. Это в подвале.

Костя глянул на Телячье Ухо. Пятьсот метров расстояния, пятнадцать минут ползком и короткими перебежками до неузнаваемости изменили старого московского вора. Лицо его сделалось сосредоточенным и даже свирепым. Торчащие из-под солдатской каски мохнатые уши перестали казаться забавными. В мутных зрачках вора Кривошеева занялся огонек нехорошего азарта.

– Нам надо в подвал. Оно там…

– Что, дядя Гога?

– Что-что… Золото!

Костя усмехнулся, закурил. Молча смотрел он на церковные ворота, на выгоревший танк, застывший на церковном дворе. Это его орудие сорвало тяжелую, окованную железом дверь с петель. А вот и пушка, подбившая танк. Семьдесят шестой калибр. Орудийный ствол свернут на сторону, лафет разворочен, краска выжжена пламенем. Трупов вокруг пушки нет. Наверное, их уже собрала похоронная команда. Краем уха Костя слышал, как еще у Темерницкого моста Фролов говорил о братских могилах в сквере у железнодорожного вокзала.

– На что нам золото, дядя Гога? – спросил Костя наконец.

– Ты не ранен, сынок? – отозвался тот.

– Ты не понял. – Костя бросил папиросу. – Сейчас лохи с острова приплывут к мосту на баркасе. Ну починят они его, ну пустят поезда. А мы в мостовом охранении, секешь?

– Секу, секу, детонька! И с первым же эшелоном отбуду отсель. Если надо, прострелю себе мосол. Если надо, полруки оттяпаю. С тем золотишком, что мы тут надыбаем, хоть в Новосибе, хоть в Чите, хоть где можно прекрасно жить! А безрукого военком обратно в окоп нипочем не загонит…

И он полез в подвал. Костя остался ждать снаружи, отчаянно жалея о том, что Спиря так и не успел сдержать обещания, не научил его толком целиться из этой длинноствольной штуки, именуемой винтарем. Слышал Костя и другое: если ствол укоротить, то и дальность стрельбы уменьшится, и кучность тоже, зато прятать такое оружие удобней. Можно сунуть хоть под ватник. Костя положил винтовку на мерзлую травку возле крылечка и вытащил из-за пояса остро наточенную саперную лопату. Так-то оно вернее, в случае чего! Но беспокоиться оказалось не о чем. Костя понял, что Телячье Ухо не нашел в подвале священичьего дома золотишко еще до того, как его перекошенная морда высунулась из зева подвала.

– Напрасно чалились? – сочувственно спросил Костя.

– Добро похитил проклятый враг… – простонал Телячье Ухо.

– Оставь, – Костя сунул лопатку за ремень и снова взял в руки винтовку. – Чудо, что дом вообще уцелел. Какое там золото!

Всю обратную дорогу и весь остаток дня Костя слушал заунывное нытье московского вора о несметных богатствах, сокрытых старым упырем Михайло Воротиловым от Саранской губчека. О сокровищах, реквизированных из церквей еще в кровавом восемнадцатом году. О том, как Михайло Воротилов «исказился умом» и решил вернуть награбленное чекистами церкви. И не только! От себя еще Михайло добавил малую толику золотишка, а именно перстень в виде волчьей головы с большим рубином в пасти и большой золотой, украшенный рубинами крест. О том, как московский шустрила по кличке Артист рыскал по ростовским хазам, пытаясь дознаться о месте сохранения саранского клада. Много чего еще бубнил Телячье Ухо, до самой темноты расстраивался.

Ввечеру подул свежий ветерок. В ночное небо высыпались звезды, близкие, яркие, недостижимые, словно драгоценные каменья из воротиловского клада. А ближе к утру замелькали по усеянному южными созвездиями небосклону черные крыла немецких бомбардировщиков, пробудилась река, и взлетели в воздух фонтаны ледяной воды. До рассвета Костя дремал под неумолчное тарахтение зениток, но лучше уж так, чем не прекращающееся нытье Телячьего Уха.