Мотивация человека

Шехтер, Зингер и другие исследователи объясняли эти результаты тем, что когнитивная оценка полностью определяет мотивационные или эмоциональные эффекты физиологического возбуждения. Человек чувствует такое же нарушение физиологического равновесия, как и от инъекции эпинефрина, но какой эмоциональный лейбл «приклеивается» к этому состоянию, зависит исключительно от понимания испытуемым данной ситуации. Если люди считают, что их состояние ассоциируется со счастьем, они будут чувствовать себя счастливыми; если они считают, что их состояние должно ассоциироваться с раздражением, они будут чувствовать себя раздраженными. Эмоции и мотивы людей определяются их наблюдениями над собой и выводами, которые они делают. Как давно отметил Уильям Джеймс, описывая теорию эмоций Джеймса-Ланге, люди боятся, потому что видят, что они бегут; они не бегут, потому что боятся.

Эксперимент Шехтера и Зингера считается едва ли не универсальным подтверждением этого вывода, хотя доказательства, которые они приводят, ни в коем случае не являются бесспорными. Маршалл и Зимбардо, попытавшиеся повторить «эффект счастливого конфедерата», так же как, и Шехтер и Зингер, нашли, что после инъекций счастье не сильно возрастало по сравнению с тем, что было после инъекций плацебо (Marshall & Zimbardo, 1979). Возникает такой вопрос: может ли знание о том, что препарат должен вызывать ощущение счастья в сочетании с физиологическим возбуждением от эпинефрина, на самом деле привести к более счастливому настроению, чем оно было у человека без физиологического возбуждения? В действительности испытуемые не получали от эйфорического поведения конфедерата знания («Я счастлив»), необходимого для объяснения их внутреннего возбуждения.

Более того, наибольшее изменение при воздействии социальной обстановки наблюдалось тогда, когда испытуемых точно информировали о влиянии эпинефрина на внутренние симптомы. С одной стороны, это является убедительным подтверждением той точки зрения, согласно которой когнитивное понимание существенно трансформирует влияние физиологического возбуждения на эмоции, но с другой — создает основную трудность для представлений Шехтера и Зингера. Почему испытуемые, общавшиеся с раздраженным конфедератом, должны были чувствовать себя после эксперимента гораздо более счастливыми, чем испытуемые, общавшиеся со счастливым конфедератом, если они знали, какое действие оказывает эпинефрин? На рис. 12.5 показана самая большая и наиболее существенная разница, тем не менее Шехтер и Зингер недостаточно поняли ее, ибо, с их точки зрения, если испытуемым точно известно, какое влияние оказывает препарат, социальная обстановка не должна оказывать разное влияние на настроение или, по крайней мере, это влияние не должно быть противоположным.

Эти данные позволяют предположить существование некой предубежденности в том, что касается влияния эпинефрина на настроение. Как отмечалось в главе 8, при осуждении мотива власти, есть основания полагать, что катехоламины — а эпинефрин является одним из представителей этого класса химических соединений — содействуют системе мотива власти. Следовательно, «взбаламученные» эпинефрином физиологические реакции зачастую ассоциируются с гневом, агрессией и попытками влиять на окружающих. Когда испытуемым была предоставлена возможность правильно идентифицировать эти внутренние реакции (т. е. когда они были проинформированы о последствиях инъекций), они были способны выражать раздражение в соответствии с теми внутренними сигналами, которые проявлялись при контакте с рассерженным конфедератом. Непроинформированные испытуемые значительно хуже понимали смысл физиологических сигналов, и когда они вели себя раздраженно после общения с раздраженным конфедератом, их поведение оказывалось хуже согласованным с их внутренними сигналами, чем поведение проинформированных испытуемых. И поэтому они чувствовали себя менее удовлетворенными.