Моцарт. К социологии одного гения

Вряд ли можно винить Леопольда Моцарта за то, что он все поставил на одну карту, которая при ближайшем рассмотрении не давала ему особых шансов: других карт у него просто не было. Он неустанно тренировал сына, чтобы тот выполнял одну задачу: блистал перед придворным обществом как виртуоз, а затем и как композитор. От всех прочих задач он его освободил. Он был импресарио своего сына и отвечал за подготовку концертов. Он покрывал расходы на поездки и брал на себя решение сложных проблем с обменом валюты, возникавших при пересечении многочисленных государственных границ. Пока Моцарт окончательно не стал самостоятельным и не женился, то есть лет до двадцатипяти, практически все его финансовые дела проходили через руки отца. Это касалось и публикации его сочинений. 6 октября 1775 года Леопольд Моцарт обратился к лейпцигскому издателю И. Г. И. Брейткопфу со следующими словами: Поскольку я уже некоторое время назад решил напечатать что-нибудь из работ моего сына, прошу сообщить мне так скоро, как Вам будет удобно, стали ли бы Вы публиковать что-нибудь, будь то симфонии, квартеты, трио, сонаты для скрипки и виолончели, то есть так называемые скрипичные соло, или клавирные сонаты[58]. Издатель поблагодарил за любезное предложение, но отклонил его ввиду неблагоприятности момента.

Юного Моцарта эта забота, вероятно, вполне устраивала: он интересовался только своей музыкой. Но в его зависимом положении было что-то обоюдоострое. Позже, когда Леопольд не смог отправиться вместе с сыном в новое большое путешествие по немецким дворам, а затем в Париж, он так объяснил, почему послал с ним в дорогу мать, а не позволил ехать одному: ему нельзя доверить даже обмен денег, да и в упаковке вещей он ничего не смыслит[59].

Небольшой эпизод очень наглядно показывает отношения между родителями и сыном. Они собираются уезжать из Мюнхена; надежды на получение места опять рухнули. При дворе курфюрста ничего невозможно было добиться. Перед отъездом Моцарт пишет длинное письмо отцу. Разочарованный неудачей, он, среди прочего, спрашивает, не стоит ли ему попробовать получить контракт на оперу (scrittura) в Неаполе. Там его знают; один знакомый сказал ему, что там известно: никто не играет так, как Моцарт. Сейчас ему 21 год, и в письме от 11 октября 1777 года он пишет вещи, которые показывают его приязнь и преданность отцу: я могу сейчас написать письмо в Неаполь, если захочу; и чем скорее, тем лучше: но сначала я хотел бы узнать мнение наиблагоразумнейшего придворного капельмейстера господина фон Моцарта, у меня снова появилось невыразимое желание еще раз написать оперу, путь не близок, это правда; но и нам еще далеко до того времени, когда мне надобно будет писать [эту] оперу; до тех пор еще многое [может] измениться, я думаю, что это предложение можно было бы все же принять, может, до того времени я вообще не получу никакой службы, Eh bien, тогда я буду иметь resource в италии. а в карнавал у меня будут верных 100 Дукатов; стоит мне раз написать для Неаполя, и меня будут всюду искать [.] как Пап[е], без всякого сомнения, известно, весной, летом и осенью то здесь, то там требуется какая-нибудь опера-буффа, которую можно написать в качестве упражнения и чтобы не бездельничать. Это правда, получишь немного, но хоть что-то; и это приносит больше Чести и Доверия, чем 100 концертов в германии, и я был бы [более] доволен, потому что мне надобно было бы тогда сочинять музыку, а ведь это моя единственная радость и Страсть. Стало быть, если я где-то [получу должность] или имею надежду быть где-то принятым, то скриттура меня очень хорошо рекомендует, привлекает внимание и меня еще больше оценят, однако я все говорю и говорю; говорю то, что у меня на сердце — если папа доводами убедит меня, что я не прав, Ну, тогда я покорюсь, хотя и неохотно, ведь стоит мне только услышать об опере, стоит только побывать в театре, услышать голоса — о, [я уже совсем без ума][60]. Пока Моцарт таким образом распространяется о своих планах, его мать занята трудной задачей упаковки вещей. У нее едва хватает времени и сил, чтобы добавить постскриптум к письму сына:

[…] а я от хлопот с паковкой вещей потею так, что у меня по лицу течет, шут бы побрал эти разъезды, я хочу сказать, что так устала — хоть ноги в рот засовывай […] пока, целую вас обоих миллион раз […][61]

Образ матери вырисовывается из источников далеко не так четко, как образ отца. Здесь мы видим ее мельком, как бы на стоп-кадре. Тем временем отец сидит в Зальцбурге и, сгорая от нетерпения, начинает писать письма еще до того, как получил ответ на предыдущее. Он страдает, наставляет и предупреждает:

[…] господи, если вы так долго — почти три недели — пробыли в Мюнхене, где ведь нет надежды ни на крейцер дохода, то далеко же вы уедете[62].