Моцарт. К социологии одного гения

За тяжелый труд, который Моцарту приходилось выполнять с детства, ему доставались похвалы, восхищение и подарки, и это, возможно, укрепило его стойкость. Глубокая неуверенность в том, что его любят, не покидала его на протяжении всей жизни, но не исключено, что эта неуверенность смягчалась признанием его искусства и любовью, полученной в символической форме. Растущее осознание своей ценности как художника с годами придало ему большую уверенность и укрепило гордость. Вполне возможно, что награда, которой оказывалось это чувство, помогала ему легче переносить ограничения и тяготы социального существования в обществе в качестве вундеркинда и странствующего концертного исполнителя. Возможно, это вознаграждение подталкивало его к тому, чтобы работать дальше и стать мастером своего ремесла.

Можно понять, что при таком воспитании и карьере Моцарт уже в детстве стал в высшей степени компетентным специалистом в своей области. Раннее обучение у отца, который сам обладал чрезвычайно властной совестью и довольно жестко исправлял все музыкальные ошибки детей, привело, как это часто бывает, к формированию у сына совести не менее перфекционистской, чем у отца, но в то же время совершенно иного характера. Отец был педагогом-перфекционистом, он требовал от учеников и от себя как учителя лучшего, на что они способны; сын же был музыкантом-перфекционистом, его художественная совесть позволяла ему, через слияние и примирение с потоком фантазии, очищенной от всех запретных содержаний, сначала как виртуозу, а затем как композитору создавать спектакли, удовлетворявшие его собственные притязания на совершенство.

Но незапланированный процесс развития в лоне семьи, лежавший в основе этого сублимационного аспекта музыкальной социализации Моцарта, дорого обходился ему. Процесс этот привел к определенным особенностям его личности, которые часто считаются странными. Именно это нужно для понимания того, что человек и художник неразделимы.

Юность Моцарта — между двумя социальными мирами

26

Отец Моцарта, как я уже говорил, был полон противоречий. Он совершенно искренне считал себя просвещенным человеком и в то же время являлся противником Просвещения. Мучимый чувством вины, депрессиями и властной совестью, он был если не как капельмейстер, то интеллектуально чрезвычайно талантлив. С живейшим интересом ко всем политическим событиям вокруг, ко всем достопримечательностям во время путешествий, с образовательным кругозором, который, наверное, был гораздо шире, чем у большинства ближайших его коллег по зальцбургскому придворному оркестру, у Леопольда Моцарта сочеталось тайное презрение к высокопоставленным господам маленького епископского двора в Зальцбурге, которые были вынуждены, не обладая достаточными средствами, имитировать ту же пышность, которую позволяли себе крупные и богатые властители. А такого двора без собственного оркестра представить себе невозможно, поэтому князю-епископу приходилось содержать и музыкантов, и капельмейстера.

Чтобы вообразить положение одаренного человека недворянского происхождения в обществе, где доминировали придворные аристократы, вряд ли есть способ лучше, чем прочитать письма Леопольда Моцарта. Они прекрасно показывают, в каком безнадежно подчиненном положении пребывали в этом мире слуги, принадлежавшие к неблагородному сословию. Именно потому, что Моцарт-старший вынужден был жить при одном из малых, небогатых дворов, те принуждения, которым подвергались люди, подобные ему, проявляются в его случае особенно резко. Он, конечно, не мог полностью скрыть, что хочет выбраться из этой тесной и душной жизни, — путешествия с сыном показали это. Вряд ли они способствовали уменьшению ресентимента со стороны некоторых коллег в отношении этого человека, который, очевидно, считал, что он слишком хорош для своего места.

Да и благорасположение высокопоставленных особ зальцбургского двора Моцарт этими поездками едва ли мог завоевать. Для них он был слугой, от которого ожидалось, что и вести себя он будет как подобает его низкому рангу. Ему ничего не оставалось, кроме как соответствовать этим ожиданиям. Вот в каком стиле он должен был обращаться к своему господину — архиепископу: