Моцарт. К социологии одного гения

Некоторые биографы позднейшего времени толкуют склонность Моцарта к анальным шуткам, которая проявилась прежде всего, но не исключительно в определенный период жизни, как ненормальную особенность его личности. Подобная трактовка по отношению к нему несправедлива. Сегодня среди воспитанных людей такая клоунада вызывает неодобрение и оскорбляет их чувства.

Но те, кто в случае с Моцартом рассматривает ее как чисто индивидуальные отклонения, судят о поведении и чувствованиях человека, жившего за много лет до них, так, как если бы это был их современник, и не учитывают прежних стандартов.

К одному из писем к отцу (4 ноября 1777 года) Моцарт добавил на конверте следующий постскриптум, касающийся изготовления мишеней для стрельбы из арбалета:

Гиловски Катерль, фр. фон Герлиш, г-н фон Хеффнер, фр. фон Шиденхофен, г-н Гешвендер, г-н Занднер и все, кто умер. На мишенях, если не поздно, прошу изобразить следующее. Маленький человечек со светлыми волосами стоит нагнувшись и показывает голую задницу. Из его рта идут слова: Приятного, приятель, аппетита. Потом надо изобразить другого человечка, в сапогах, со шпорами, в красном платье. Он представлен в такой позе, будто лижет в задницу другого. Из его рта идут слова: Как вкусно, нет, вы только посмотрите. Вот так и прошу сделать.

Если на этот раз не получится, ну, тогда в другой раз[75].

Эти предложения, безусловно, показывают направление фантазий Моцарта. Но тот факт, что сын мог без тени смущения давать отцу такие указания и просить его сделать соответствующие мишени для публичной стрельбы, показывает в то же время, насколько свободно ходили копрофильские фантазии в тех кругах, где он вращался. Там их приходилось скрывать от общественности — а значит, и подавлять в сознании — гораздо меньше, чем в индустриальных обществах XX века.

Без сомнения, индивидуальные структуры личности частично ответственны за компульсивное использование Моцартом анальных (или иногда оральных) слов и образов. Можно предположить, что инфантильные конфликты, отчасти связанные с приучением маленького ребенка к чистоте, у него вновь вышли на поверхность в пубертатный период. Возможно, здесь нашла косвенное выражение агрессия против отца, которая долгое время была лишена возможности прямого выражения, а затем и агрессия в более широком смысле — против установленного порядка в целом.

То, что в Моцарте присутствовала агрессия против современного ему господствующего слоя общества и что она составляла одну из доминирующих черт его личности, можно наблюдать на протяжении всей его последующей карьеры. Вспомним его гордость, отвращение к «пресмыкательству», о котором он пишет отцу. Его непреклонный отказ носить дворянский титул, дарованный ему папой римским, и называть себя «рыцарь фон Моцарт», как это делал, например, Глюк, который, получив более низкую папскую награду, всю жизнь называл себя «рыцарь фон Глюк», — тоже симптом его нежелания идентифицироваться с придворным аристократическим истеблишментом. Конечно, эта неидентификация была амбивалентной. Она, как показано выше, шла рука об руку с очень сильным желанием быть признанным и принятым как равный в придворно-аристократических кругах — разумеется, на основании его достижений как музыканта, а не титула. И поскольку в этом признании ему было отказано уже в ранних попытках получить должность, он, безусловно, испытывал очень ярко выраженные негативные чувства по отношению к правящему обществу. Не исключено, что такая подавленная агрессия вырывалась наружу в его склонности к вербальным указаниям на животные акты. В общем контексте его жизни это было бы вполне объяснимо.

Но, сказав все это, следует сразу же добавить, что суждение о вербальной копрофилии Моцарта окажется ошибочным, если применять к нему сегодняшние цивилизационные стандарты и тем самым невольно рассматривать свой собственный канон чувствительности как не исторически сложившийся, а универсальный канон всего человечества. Для того чтобы правильно оценить эту черту Моцарта, необходимо иметь четкое представление о процессе цивилизации, в ходе которого социальный канон поведения и чувствования специфическим образом меняется. В обществе Моцарта, в той фазе социального процесса цивилизации, в которой он жил, в тех кругах, где он вращался, табу на использование шокирующих слов, которые можно найти в его письмах, было далеко не таким суровым и жестким, как в наши дни. Неприкрытые намеки на человеческие анально-выделительные функции были обычны в веселом общении молодых людей (да, вероятно, и людей постарше). Они вовсе не были запрещены или, в крайнем случае, были немного запретными — настолько, что совместное нарушение словесного табу доставляло мальчикам и девочкам массу удовольствия и давало повод для шуток и смеха.