Моцарт. К социологии одного гения

Раздвоенность социального существования Моцарта проявилась и в структуре его личности. Вся его музыкальная деятельность, подготовка как виртуоза и композитора несли на себе отпечаток музыкального канона господствовавших в Европе придворных обществ. Его творчество в значительной степени характеризовалось ориентацией на придворные аристократические круги, причем не только сознательной и произвольной ориентацией его произведений на вкусы императоров, королей и других высокопоставленных заказчиков, но и в большой мере непроизвольной ориентацией его художественной совести на их музыкальную традицию. Эта привязка совести к придворным образцам дала ему достаточную свободу действий, чтобы развивать придворную традицию в очень личном ключе, никогда не нарушая границ ее канона. Но благодаря индивидуальной фантазии он во многих случаях уносил эту традицию далеко за пределы понимания реальной придворно-аристократической аудитории.

В то же время по структуре своей личности, особенно в том, что касается манер, он оставался в значительной степени человеком мелкобуржуазного круга («мелкобуржуазного» не в нашем смысле, а в том смысле, который придавался этому понятию во времена самого Моцарта), где приязнь или неприязнь к ближним выражали гораздо более непосредственно. Непридворный габитус Моцарта — его вид и поведение — парадоксальным образом сочетался с его творчеством, ориентированным на придворный канон. И этот парадокс, безусловно, в значительной степени способствовал его социальному неуспеху — равно как и посмертному триумфу его музыки.

31

Легко представить, что отношение Моцарта к женщинам в решающей степени определялось этим его существованием в двух социальных мирах. С одной стороны, он жил в самых близких отношениях с женщинами, такими как его мать, сестра и их подруги, среди которых грубые и телесные шутки — в известных пределах — безусловно разрешались и являлись частью нормальных эротических игр молодежи. Границы были строгими. Можно сомневаться, что в юношеском кругу общения Моцарта возникала мысль о добрачном сожительстве, не говоря уже о практике.

Когда сестра Моцарта вышла замуж, он послал ей на свадьбу небольшое серьезное стихотворение, в котором ясно и прямо говорит: «Теперь ты узнаешь многое, что до сих пор было наполовину скрыто от тебя. Возможно, не всегда всё будет проходить гладко. Мужчины иногда гневаются. Но помни: они правят днем, а женщины — ночью»[81].

Наряду с этим Моцарт с раннего возраста общался с женщинами совершенно иного типа — с представительницами придворной знати. Возникает вопрос, как могло бы пойти его развитие, если бы одна из опытных придворных дам взяла под покровительство этого мальчика-подростка, юного мужчину, и открыла ему доступ к такой связи, которой он в жизни так и не достиг. Такие связи были довольно распространены, как показывает пример Руссо. Но в случае с Моцартом этому противостоял двойной контроль — со стороны отца и со стороны совести. Моцарт всегда был очень чувствителен к тому, что можно назвать аурой женственности. Есть сведения, что он влюблялся в каждую из своих учениц[82]. Многие, если не большинство из них, особенно в венский период, происходили из дворянских кругов. Они были для него недосягаемы. Его вожделение, его желания по отношению к ним определенно шли в том направлении, которое мы называем «эротическим». Он мечтал о них, и не исключено, что отблеск их элегантности и очарования иногда проникал в его музыку — точно так же, как и отголоски печали по поводу их недосягаемости и негодования на собственную судьбу.

В общении с женщинами своего круга у Моцарта иногда — может быть, не слишком часто — до брака возникали возможности для отношений, в которых эротическая сторона отступала на второй план по сравнению с сексуальной или исчезала совсем. О разной роли этих двух типов женщин в жизни Моцарта можно судить по письмам, которые он писал представительницам одного и другого типа. В качестве примера я выбираю письмо к сестре его будущей жены — Алоизии Вебер, которая впоследствии прославилась как великая оперная певица, а также его письмо к кузине, которая, вероятно, была его первой любовницей[83]:

[Дражайшая подруга!] — надеюсь, что ваше здоровье в отличном состоянии — я прошу вас всегда о нем заботиться — поскольку это лучшее, что есть в этом мире; у меня, слава Богу все хорошо, что касается моего здоровья, потому что я о нем забочусь — но у меня неспокойно на душе — и никогда не будет спокойно до тех пор, пока не буду иметь утешение быть уверенным, что когда-нибудь была отдана справедливая дань вашим заслугам — но самое счастливое состояние и ситуация для меня будет в тот день, когда я буду иметь наивысшее удовольствие снова увидеть вас и обнять вас от Всего сердца, — но это также Все, чего я могу жаждать и желать, — я не Нахожу, что в этом желании и надежде мое единственное утешение, и мой покой […]