Мотылек

— Можешь не переводить, я поняла это, — глупо улыбаясь, воскликнула я. — Очень gut, доктор. Я чувствую!

Пусть хорошо — это не великолепно, но у меня появилась чувствительность! Возможно, скоро я смогу нормально ходить в туалет. Лежать в собственных испражнениях и не знать, когда я хочу или хожу в туалет — это меня очень огорчало и расстраивало. Доброжелательные медсестры выносят мои какашки и мочу в пакетах и мне очень от этого стыдно. Словно я калека или маленький ребенок. Какой обузой я буду для друзей или родных, если не смогу даже обслужить себя. Если мне поставят такой диагноз, то я выпрыгну из окна. Жить, принося боль родным и близким… Нет. Пусть лучше один раз поплачут на похоронах, отойдут и живут себе спокойной жизнью.

Доктор повторил манипуляции со второй ногой. К сожалению, слева результаты не порадовали. Чувствительности не было практически до пупка. Как такое возможно — я не знаю. Но доктор сказал, что если буду послушной девочкой, то через неделю смогу самостоятельно сделать несколько шагов, придерживаясь за поручни.

Впрочем, были и радостные новости — я могла сидеть. Медсестры или родные помогали принять сидячее положение. Смена фигур в пространстве меня очень радовала, хотя и приносила тупую боль. Постоперационным швам не нравилось сгибаться, и они усиленно чесались и напоминали о своем существовании.

Алекса рассказала, что Виктору пришлось срочно улететь в Россию, возникли проблемы с Соколом. Его пытаются перехватить какие-то спец службы и увезти в тайные, никому неизвестные тюрьмы. Сгниет ли он там, либо его заставят работать на разведку и выпустят на волю — неизвестно. Но не в наших интересах, чтобы люди вроде него разгуливали по белому свету и убивали людей налево и направо. Из-за них итак погибло три оперативника и несколько ни в чем не повинных слушателей, пришедших за мудростью Франциска. Или за его улыбками — не важно. Но это были невиновные люди.

С момента второй операции Жана Франциска не было. Он приходил лишь во снах, от чего мое сердце начало сжиматься. Если с ним что-то случилось? Я не переживу, если он попал в беду. Но то Алекса, то медсестры, то мама говорили, что видели его. Я лелеяла надежду, что он когда-нибудь простит меня и все-таки придет. Ведь я вполне могла сломать его. Сначала заставила его довериться. Потом обидела. Затем предала… человеку с тяжелой травмой детства очень сложно доверяться другим. А получить в ответ на доверие очередное предательство — это смерти подобно. Меня терзало, что он ни с кем не разговаривал, а если и говорил — то короткими фразами и лишь по делу. Даже Алексе он ничего не сказал, просто написал записку. Я должна как-то все исправить. Быть без него мне становилось в тягость.

Я чувствовала себя гораздо лучше. Ко мне пришли родители, была и Алекса, которая уладила с деканатом проблемы отсутствия на учебе. Как мои, так и свои. Как оказалось, Франциск оформил ее стажером-переводчиком в свой международный холдинг и ей это зачтется как преддипломная практика. Мы смеялись и веселились, потешались над моей болезнью. В нашей семье всегда было принято высмеивать горе, а не оплакивать его. Вот и сейчас, высмеяв как следует мою невозможность ходить, мы были в хорошем расположении духа.

— Что ж. Кажется, настало время открывать подарки! Как здорово оказаться на больничной койке! Дополнительный повод обзавестись ненужной дребеденью!

— Вставай, иди раскрывать подарки, — подшутила Лекси.

Все дружно рассмеялись. Алекса подошла и выбрала небольшую зеленую коробочку, обвязанную черным бантом.

— Весьма оптимистично, — хихикнула она.

— От кого это?

— От Макса. Сейчас посмотрим, — по-детски радостно, она развернула коробочку и подняла высоко над головой белые тапочки. Родители побледнели, а мы с подругой расхохотались. Белые тапочки. С чувством юмора у Макса все в порядке.

— Ему кто-нибудь сказал, что у меня сердце трижды останавливалось?

Мы снова захихикали, как ненормальные.

— Нет, — едва сдерживая смех, улюлюкнула Лекси. — он думает, что ты с гриппом лежишь, вот и решил подшутить над тобой.

— Странные какие-то шутки, — насупилась мама. Отец только недовольно повел бровями.

— Мам, пап, все хорошо. Это наш, студенческий юмор. Дай мне красную коробочку со звездочками.

— О, это моя, — гордо произнесла Алекса. — Я знала, что тебе понравится цвет. Купила здесь. Надеюсь, что приглянется.

Я открыла коробочку и обнаружила там странный предмет, темно-красного цвета с небольшим мониторчиком.

— Что это за штуковина?

— Шар с предсказаниями. Смотри. Нажимаешь здесь кнопочку, задаешь вопрос, трясешь его и тебе выходит ответ. Например, шарик, шарик, скажи, я самая прекрасная на свете? — она с энтузиазмом потрясла шарик и, весело поглядывая на моих родителей, которые приободрились после нового подарка, остановилась. — Таак… Ответ увидите в зеркале!

В палате раздался громкий хохот. Даже отец немного улыбнулся.

— Одна проблема, он отвечает по-немецки… Но чем тебе не повод язык выучить?

— Хорошо. Тогда я спрошу. Шарик, шарик, смогу ли я ходить…