Мотылек

Загадочно улыбнувшись, я изъявила желание встать. Франциск вульгарно шлепнул меня по попе, и мы задорно рассмеялись. Услышав наш смех, как по сигналу, внизу лестницы вновь появилась мама.

— Привет, дорогая, — она с восхищением смотрела на то, как держась одной рукой за перила, а другой за Франциска, я неуклюже спускаюсь вниз.

— Что тут… — внизу появились Лекси, отец, Виктор и доктор Рихард. Увидев нас с Франциском, они замерли и, затаив дыхание, следили, как я, самостоятельно, хотя и не очень пока грациозно, передвигаю ватными трясущимися ногами. Когда мы оказались внизу, я почувствовала всеобщее облегчение.

— Можете уже выдохнуть! — беззлобно приказала я, и все засмеялись. Повисла неловкая тишина. Каждый хотел что-то сказать, но не находил слов. Меньше, чем за сутки, Франциск сделал для меня больше, чем смогли врачи в клинике за последние четыре дня. В больнице чувствительность возвращалась крайне медленно, а вот остаться бесчувственной после ласк любимого мужчины невозможно.

— Ох, где твое кресло, дорогая? — засуетилась мама, окидывая гостиную, в которую вела лестница со второго этажа, в поисках инвалидной коляски. Мне стало не по себе.

— Его здесь нет, — Франциск пришел мне на помощь и, галантно подставив локоть, помог выйти на улицу, совершенно игнорируя всеобщее негодование. Оказалось, что пока я в ужасных муках самостоятельности и болезненной эмансипированности натягивала на себя одежду, родители и друзья разбили в саду настоящее празднество. Среди цветущих кустов гортензии и поздних георгинов стоял большой белоснежный стол, окруженный такими же стульями, и стол буквально ломился от разнообразной пищи и напитков. Играла негромкая мягкая музыка, с озера доносился легкий освежающий ветерок. Все было настолько прекрасно, что казалось сказкой. Мужчина довел меня до стола и отпустил руку.

— Присядешь или потанцуем, любовь моя?

Меня словно стрелой поразило, и я замерла, опершись о спинку стоявшего рядом стула. Любовь моя? Эти слова сорвались с его губ так естественно, они шли изнутри, сознание пропустило их бесконтрольно. Такое бывает лишь тогда, когда долгое время тщательно скрываемое чувство прорывается наружу. Так называемые оговорки. Чтобы не спугнуть Франциска, я расплылась в довольной улыбке и не стала акцентировать внимание на произошедшем.

— Если я поцелую тебя, при всех, — прошептала я. — Это будет…

Мягко обняв меня за талию, он задал вполне резонный вопрос:

— А чем ты думаешь, по их мнению, мы тут занимались?

Я покраснела. Действительно. Молодые мужчина и женщина, одни в таком прекрасном месте долгое время… Вряд ли мы целыми днями играли в карты или смотрели телевизор, прерываясь на физиотерапию и занятия в озере. Хотя, я была не прочь повторить занятия в озере.

Заметив мое смущение, Франциск смело поцеловал меня в губы, словно мы были одни.

— Я ответил на твой вопрос?

— Более чем, — прошептала я. — Пожалуй, посижу. Ноги дрожат… из-за тебя.

Я уселась за стол и принялась наворачивать вкусности, начав с сочных ананасовых кусочков и продолжая бутербродами с семгой. Франциск вместе с отцом жарили свинину на открытом огне, Виктор и Рихард, вооружившись удочками, молча сидели на мостике, неподалеку от нас и пытали удачу. Франциск говорил, что здесь полным полно рыбы, которую никто не ловит. В подтверждение его словам, то и дело в воздух взлетали лески с колышущейся на конце рыбой внушительных размеров. Вик повернулся и, похваставшись рыбой, размером с руку от ладони до локтя, весело мне помахал. Я помахала ему в ответ и повернулась к Алексе и маме.

— Здорово вы тут все устроили.

— О, нет, все устроил Франциск, — мама горящими глазами впилась в спину моего мужчины, который, почувствовав пристальный взгляд, обернулся. Она помахала ему рукой. Ну вот. Теперь знает, что мы перемываем ему косточки и слюнявим все подробности. — Не думала, что люди, вроде него, еще существуют. Пойду посмотрю, что они там делают. Не дай Бог пережарят мясо, ты же знаешь этих мужчин, им нельзя доверять готовку!

Мы с Алексой остались наедине. Мне было крайне неуютно и стыдно. Все-таки, я считала себя предательницей, ведь она первая его нашла, это она была от него без ума и первое правило между подругами — не отбивать парней друг друга. А я нарушила негласное правило. Хотя, сама того не желала. Но жалеть о чем-то я не могла.

— Лекси, ты злишься на меня? — едва слышно спросила я.

— Хотела бы, подруга, — она закинула в рот большую синюю виноградину и принялась смачно ее разжевывать. Ее пышные золотистые локоны были забраны ободком, который я подарила не так давно. Занимаясь рукоделием, я любила свои изделия дарить подругам и знакомым. Этот знак я не оставила не замеченным. Разозленная женщина ни за что не стала бы носить подарки того, на кого злится. Под цвет ободка и оттеняя шоколадный загар, на ней был надет лимонно-желтый шифоновый сарафан без лямочек. Ох, насколько же она красива! И насколько же я ей не ровня. Хотя, честно говоря, в одежде от Франциска я выгляжу более-менее прилично. А в его рубашке так и вовсе замечательно.