Мотылёк над хищной орхидеей

— Его статус остаётся прежним, — сказал он, — Конрад — мой компаньон, но не пленник. Прежде всего нужно охранять его от воздействий извне, а не наоборот.

Йонас кивнул.

— Хорошо. Мы будем бережно относиться к нему.

Распрощавшись с Йонасом, Рей снова остался в тишине и долго сидел, вслушиваясь в неё. Казалось, в сердце зияла огромная дыра, и она разрасталась всё сильней день ото дня. А Рей даже не мог вспомнить до конца, что раньше находилось в ней.

В конце недели Конрад обратился к нему через Йонаса — спросил разрешения на несколько дней поехать в Неаполь, посмотреть галерею, с которой ему советовал познакомиться Марко Грава.

— Хорошо, — сказал Рей, — но в следующий раз, если ему потребуется уехать — пусть спросит меня сам. Иначе я могу и не отпустить.

Какова была реакция Конрада на его слова - он так и не узнал. Но наутро проснулся в квартире уже один.

Глава 2. Ненастье

25 сентября

Единственным местом, куда теперь выходил Конрад, стали занятия с Марко Грава. Рей не запрещал ему каких-либо иных прогулок, просто Конрад не знал, куда ещё можно пойти. Все красоты европейских городов, не виденные им до сих пор, теперь казались просто скоплениями почерневших камней. К галереям и выставкам он тоже потерял интерес, хотя и продолжал лепить. Лепка осталась последним, что вызывало у Конрада интерес.

В отличие от Бастьена, Марко не мучал его эскизами, а сразу предложил испробовать новую технику в работе с камнем. Занятия проходили в общей студии, так что Конрад не чувствовал на себе пристального внимания мастера, хотя оборотной стороной подобной практики стало то, что и брать работу на дом он не мог. То и дело Конрад задерживался допоздна, вытачивая очередную деталь. Заканчивать едва начатое изображение Рея он не хотел, и потому занимался всякой мелкой ерундой: слепил и перенёс в камень ветку кипариса, которая нависала над окном, а затем выточил целый каменный цветок. По иронии судьбы именно теперь, когда он получил полную свободу в творчестве, у него не было никаких идей относительно того, что он мог бы сотворить. Впрочем, в глубине души Конрад и сам понимал, что к большим проектам пока не готов.

В первые моменты не поверивший в то, что запечатлела плёнка, уже через некоторое время Конрад обнаружил себя выжженным и пустым. И в этих выжженных равнинах его души продолжала клокотать злость. Долгие месяцы не находившая достойного объекта, рыскавшая в обрывках памяти в тщетных попытках собрать воедино то, что произошло, теперь она наконец обрела цель. И этой целью стал Рей.

Мотивы его оставались непонятны Конраду — и в то же время были абсолютно ясны. В человеке, который стал центром его мироздания в последний год, человеческого не было ничего.

Рей был чудовищем. Таким, каких показывают в кино. И Конрад понимал теперь, что в глубине души с самого начала знал, что Рей не ставит людей ни во что. Тот факт, что с самим Конрадом он вёл себя иначе, причиняло лишь более сильную боль.

Начав работать с камнем, Конрад одним из первых своих эскизов выбрал змею — ему беспрестанно казалось, что эта кобра шипит в его душе, зазывая назад, в мощные кольца своего ядовитого тела.

Второй работой стал цветок. Прекрасная, как бабочка, орхидея, с острыми кинжалами пестиков и тычинок. Белый мотылёк сидел на её лепестке, и Конрад с трудом справлялся с желанием ударить долотом по этому глупому существу, которое должно было стать пищей для равнодушного хищника, едва успокоится и сложит крылья.

«Ненавижу тебя», — шептал он про себя. Но ни слова, ни мысли не могли поменять ничего. Рей уничтожил его — такого, каким Конрад был. Чтобы вылепить заново — своего. Такого, какого хотел он сам.

По дороге от квартиры Реймонда в Милане, расположившейся на Порта Тичинезе, в квартал Брера, где находилась студия Гравы, Конрад всегда просил остановить машину перед входом в небольшую тисовую аллею, деревья которой оставались зелёными даже зимой.

Мерседес отправлялся к другому окончанию парка, а Конрад медленно и неторопливо проходил аллею насквозь, иногда замедляя ход, чтобы присесть на одну из скамеек — часто мокрых, потому что весь сентябрь едва ли не каждый день шёл мелкий промозглый дождь. Конраду было всё равно. Он не хотел возвращаться домой. Дождь, даже самый сильный, был бы лучше четырёх стен, окруживших его со всех сторон, за одной из которых, к тому же, обитал Рей.

«Ненавижу тебя», — снова и снова шептал он, сидя на мокрой поверхности, расчерченной мелкими настырными каплями и разбегавшимися от них ручейками воды, глядя на небольшое озеро прямо перед собой.

— С вами всё хорошо, мистер Кейр? — услышал он голос, прозвучавший за спиной в один из таких дней. Конрад вздрогнул и обернулся на звук.