Мотылёк (СИ)

Не авария и не падение с лестницы. Март. Жутко скалящийся, вцепившийся в волосы на затылке, волоком втаскивает из прихожей в гостиную и с размаху дубасит головой о стену. Март, зверем рычащий ругательства, впечатывает в лицо кулак, хрустят под напором силы хрупкие носовые косточки, в мозгу яркая вспышка, брызгает кровь. Март, орущий «развод!!!», снова и снова бьющий ногами в живот. И другой Март, рыдающий, будто омега, укачивающий на коленях и покрывающий изувеченное лицо сотнями соленых мокрых поцелуев, кричащий в динамик мобилки «скорая?!».

«Это все приснилось. Забыть и не заморачиваться. Я попал в аварию. Отец моего ребенка не мог так со мной поступить».

Запутавшись и устав думать, Май смирился и незаметно задремал, невзирая на жажду. Все равно мысли бессвязно разбегались, а утро вечера мудренее. Солнышко непременно прогонит плохой сон.

Увы, ничего солнышко не прогнало, да и разбудило Мая вовсе не оно — медленно, но неуклонно нарастающая боль. Болело лицо, все. Болела голова. Болели десны и прокушенный язык. Болели грудь и живот. Болели плечи и руки. Болела задница. Болели бедра. Болела спина. Казалось, каждая клеточка в организме охвачена болью.

Долго омега не выдержал, застонал сквозь сцепленные челюсти, поначалу негромко, но боль усиливалась и усиливалась, и скоро ее стало совершенно невозможно терпеть. Мычаще стеная, лишенный возможности кричать бедняжка старался не двигаться и дышать мелко и поверхностно, чтобы лишний раз не тревожить сломанные ребра, и мысленно звал на помощь хоть кого-нибудь.

И «кто-нибудь» пришел, оказавшись Мартом. Мужчина явился не с пустыми руками, принес роскошный букет белоснежных лелий* и шесть баночек фруктовых йогуртов. Выглядел он — краше в гроб кладут, осунувшимся, землисто-серым и небритым, замусоленные короткие волосы торчат растрепанными сосульками.

Как бы не терзала сейчас Мая боль, омега не желал видеть мужа, но сказать «Сгинь, садист, уебище, развод» мешала сломанная, зафиксированная повязкой челюсть. Пришлось вытерпеть, душа стоны, поцелуй в лоб и его вызывающие отвращение и страх прикосновения к рукам. Потом Март привел медбрата, молодого конопатого бету, медбрат сделал Маю укол обезболивающего, и парнишка опять уснул, крепко, без сновидений.

Мая выписали через неделю, когда сняли послеоперационные швы. Сдали нахмуренному, теребящему душащий галстук отцу с напутствием избегать крутых лестниц. Действительно ли персонал травматологии верил, что омега покалечился, поскользнувшись и скатившись по ступенькам? Не факт, но раз заявления о побоях от пострадавшего не поступало, значит, заморачиваться не из-за чего. А что не муж забирает, а родитель — супруги сами как-нибудь разберутся, без участия врачей отделения. Может, помирятся, может, разведутся, в жопу этих аристократов.

Отец отвез временно немого сына в родительский дом, всучил расплакавшемуся КолЯ возиться и отбыл по неизвестным Маю делам. Вместо отца буквально через час прикатил Март, при букете и замученный донельзя. Альфа решительно прогнал КолЯ и взял уход за почти беспомощным, едва способным доползти до туалета супругом в свои альфячьи любящие руки.

Как же Май невыносимо боялся этого упорно пристающего с нежностями, опасного чужака… Не просто боялся — ненавидел, молча проклинал и страстно мечтал, чтобы он исчез.

Выжигающее нутро желание развестись парнишка, отчаявшись объясниться жестами и мычанием, вкривь и вкось накарябал карандашом для бровей на пожелтевших полях подвернувшейся старой газеты и добавил для верности: «Ники — мой, а то расскажу журналистам правду про лестницу». Докарябал, и передергиваясь от страха и брезгливости, с полупоклоном подал мужу — читать.

Ну, Март и прочитал сотворенные им каракули. После прочитал еще раз, понурился, поскреб кадык, молча встал и ушел, чтобы не вернуться.

Понял и сломался, отпустил.

Развелись супруги Сентябревы без шума и прессы через полтора месяца, просто взаимно подписав в суде необходимые документы. Ники по взаимному согласию обоих остался с Маем, имущество делить не стали — Май не захотел претендовать на состояние Марта, удовлетворившись алиментами, кстати, немаленькими. Только-только избавившегося от повязок и радужных разводов синяков, и так не бедствовавшего юного омегу не волновал закон о первонаследии.

Разобравшись с расторжением брака с нелюбимым, парнишка заперся в доме родителей, залечивая душевные, упорно не желающие заживать раны. Он занялся восстановлением выбитых теперь уже бывшим мужем зубов, нянчил Ники и ежедневно утром и вечером, тяжело вздыхая, звонил на некий номер, который знал наизусть, неизменно попадая на автоатветчик.

Мотылек не активировал симку. Канул в никуда.

Комментарий к Лелия – лилия

====== Часть 16 ======