Мотылек

Над сугробами торчали деревянные стены последних домиков предместья, придавленные огромными белыми шапками. Покосившийся православный крест торчал из снежного бугра, свидетельствуя о развилке дорог, видимой только на карте. Они были ротой боевого охранения и получили задание захватить переправу через реку, скрытую в одном из оврагов в нескольких километрах впереди. Сухие хлопья снега щекотали им лицо, ветер забирался за воротник и рукава, а мир вокруг медленно кружился в вихре белых мерцающих пятен. Крики команд отлетали куда-то в сторону, как вспугнутые ветром птицы.

Лыжный патруль двигался впереди, в качестве головного дозора. Они сразу затерялись, растворились в перемещающейся сыпкой стихии, целиком полагаясь на карту и компас Гайды. Им было трудно в сапогах, но, несмотря на это, они ушли далеко вперед от пешей колонны. Время от времени они останавливались и Михал возвращался по исчезающему под свежей порошей следу, чтобы подождать, пока не замаячат бредущие сквозь снег тени.

С удивлением приветствовали они вынырнувший из снежной мглы темный, огромный — как им показалось — остов бескрылой мельницы. Они знали, что она должна была попасться им на пути, но не могли и предположить, что так точно выйдут на нее. Мельница ворчала, завывал процеживаемый сквозь доски ветер, скрипели соединения старых балок. И еще долго слышали они позади себя ее печальную затихающую песню. А потом их окружила тишина. Белое мелькание перед глазами затихало, отдельные крупные снежинки, медленно паря, опускались на землю. Все вокруг прояснилось, а сверху пробивалась неясная улыбка света.

Они остановились на небольшой возвышенности, возле засыпанного плетня, неизвестно что огораживающего в этой пустыне. Гайда, склонившись над картой, моргал залепленными снегом ресницами. Внезапно молочный мир осветился, повеселел, как будто с него сняли покрывало. Еще некоторое время их окружала мгла, но уже прозрачная, слепящая глаза теплом. И вот перед ними открылся широкий простор. Снег сверкал морозными искорками под высоким синим небом; за плетнем среди кривых фруктовых деревьев виднелись постройки одинокой усадьбы, окруженной белыми волнистыми полями. Со стороны мельницы, мимо которой они недавно проходили и черный силуэт которой теперь резко вырисовывался на горизонте, приближался всадник. Его лошадь по брюхо проваливалась в снег. Отчаянными рывками она выбивалась на вершины сугробов, поднимая фонтаны снежной пыли. Уже издалека был слышен ее тяжелый храп. «Головной дозор, стой!» — крикнул капитан, хотя они уже давно стояли. Капитан подъехал к ним вплотную. У гнедой кобылы тяжело ходили бока, а морда была вся покрыта бахромой инея.

— Разведать берег реки в районе деревни Слобудка, — приказал капитан. — В случае встречи с неприятелем сковать его огнем, вплоть до подхода пехоты. Выполняйте!

Он повернул пышущую паром лошадь и двинулся назад, а они заскользили вперед, перестроившись по приказу Гайды в цепь.

Михал опередил товарищей. Он бежал длинным скользящим шагом, выбрасывая палки далеко вперед. Ему казалось, что его со всех сторон окружает радостный звон маленьких стеклянных колокольчиков. С плоской вершины холма он увидел открывающуюся перед ним широкую долину, ограниченную с противоположной стороны обрывистым речным берегом, и соскользнул в нее. Его несло плавно, мягко и быстро. Он остановился возле группы старых деревьев, поднимавших к небу кривые черные ветки в сверкающем нимбе из кристаллов. Опершись грудью о палки, он глубоко вдыхал морозный воздух. Как он был счастлив, ощущая этот бодрящий морозец. «Я существую!» — кричало все в нем. Он знал, что угадал или понял что-то очень важное, но не мог этого объяснить. Я существую. Если мир таков и я могу это узнать и это испытать, значит, я действительно существую. Он не задумывался, не пробовал формулировать, но его насквозь пронизывало чувство, подобное радости полета и огромного покоя, в нем была вера в бесконечность собственного существования, вне пределов несовершенства.

Он оглянулся. Белые силуэты товарищей едва показались из-за откоса. Вот они съезжают вниз. Шатаются, неуверенно присев на широко расставленных лыжах. Ему был виден собственный узкий след, наполненный светлой голубизной. Незаметно радость трансформировалась в маленькое обычное чувство удовлетворенности. Он получил звание бомбардира во вторую очередь, но на батарее не было лучшего лыжника, чем он.

Не ожидая остальных, Михал побежал к краю обрыва и упал в пушистый снег. Внизу лежала река, большую часть ее покрывал голубоватый лед, но на изгибах она была еще живой, сверкающей темными пятнами течения. На той стороне виднелись покрытые снегом крыши небольшой деревеньки, плетни, желтые от навоза дорожки, пригоршня церковных луковиц в глубине небольшой треугольной площади. Далеко за горизонт уходили плоские поля, глубоко ввалившиеся, как будто на них смотрели с высоты птичьего полета, с шеренгами наклоненных деревьев и с разбросанными повсюду кубиками домов.