Мозес

Не переставая улыбаться, господин Цирих подтвердил это, обнаружив уже не первый раз за сегодняшнюю встречу склонность к иронии. В конце концов, говорила эта прозрачная улыбка, зачем еще нужны метафоры, как ни за тем, чтобы делать нашу жизнь более сносной и понятной? Разве не успокаивают они вечно пугливую человеческую посредственность, опасающуюся открыто посмотреть в лицо реальности? Посредственность, умоляющую Моше стать посредником между ней и Богом, и довольствующуюся пустыми законами и инструкциями, которые он время от времени приносил ей с горы Хорив? Готовую поклониться золотому идолу, который, конечно же, был ничем иным, как метафорой, делающей Страшное и Последнее понятным, осязаемым и почти ручным… Не исключено, что за этой почти оскорбительной улыбкой таилось, возможно, и нечто большее, например склонность противопоставлять себя всему остальному миру, покоящемуся в объятиях метафор, или же болезненная гордость, упивающаяся собственным бесстрашием, а может быть, и доведенный до нелепости эгоизм, свойственный, скорее, юности и плохо вяжущийся с возрастом и опытом господина профессора.

Как бы то ни было, но доктор Аппель вдруг почувствовал усталость.

– Позвольте мне воспользоваться одним известным советом, господин профессор, – сказал он, поднимаясь со стула и привычным движением одергивая халат. – Все, чего мне хотелось бы – это убедить вас в том, что единственное, что нам следует делать на этой земле, так это возделывать наш собственный огород, господин профессор…Мне кажется, что этого будет вполне достаточно, чтобы заслужить одобрение и людей, и Творца. Да мало ли найдется для нас дел и внутри, и снаружи, герр профессор?.. В конце концов, мы все прекрасно знаем, что призваны в этот мир, дабы исполнить свой долг, тогда как все остальное, будем надеяться, уж как-нибудь приложится…

Пожалуй, он мог бы добавить к этому и еще кое-что, если бы не господин Цирих, который перебил его самым невежливым и бесцеремонным образом.

– Вы вполне могли бы писать речи для нашего Премьера, – сообщил он, резко опуская ноги с кровати. – Скажите, пожалуйста, какое образцовое послушание! Долг!.. Огород!.. А разве я говорил вам что-нибудь другое?.. Вы ведь не станете настаивать, чтобы я вскапывал чужие грядки, когда у меня есть свои собственные?.. Вот он мой огород, – сказал он, ударяя себя в грудь, словно именно там он держал все свои сокровища. – Сын мой возлюбленный! И мой долг – помочь ему, насколько это в моих силах…

Конечно, это было бы прекрасно, – говорил печальный взгляд доктора, – и притом, прекрасно, так сказать, во всех смыслах этого слова, если бы только оно соответствовало действительному положению вещей, герр профессор.

Не знаю, что еще могло бы быть более убедительным, говорил печальный взгляд доктора, чем этот самый приведенный им аргумент.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, – сказал господин Цирих, глядя на доктора поверх очков – Да разве не из камней, лежащих при дороге, может Господь сотворить детей Авраамовых?.. Так отчего же Он не в состоянии вернуть мне моего сына?

Если доктор Аппель не ошибался, то ни о каком возвращении, кажется, не было сказано до сих пор ни слова.

Однако господин профессор, похоже, придерживался другого мнения.

– Именно, вернуть, господин доктор. Ибо всякий дар есть, прежде всего, возвращение… Да разве есть что-нибудь невозможное для Того, Кому подвластно все без исключения?

– Мне представляется все же, что об этом имеет смысл говорить только в том случае, если небесные планы совпадают с вашими желаниями, господин профессор, – сказал доктор Аппель и, прежде чем господин Цирих нашел, что ответить, примиряюще поднял ладони.

Довольно, довольно, господин профессор, оставим, наконец, эти ненужные споры и бесполезные аргументы. В конце концов, я готов даже с некоторыми поправками допустить, что ваше мнение имеет такое же право на существование, как и мнение любого другого человека. Хотя, положа руку на сердце, ни у меня, ни у вас все равно никогда не будет возможности выяснить, чья же точка зрения все-таки справедлива… Быть может, в другом месте и при других обстоятельствах, господин Цирих? Разве откажут нам на Небесах в любезности объяснить истинное положение дел, господин профессор? Давайте же просто наберемся немного терпения и подождем.

– О-о, – сказал он, взглянув на часы. – Просто сумасшедший дом. Боюсь, меня уже ждут. Наверное, я загляну к вам где-нибудь сразу после обеда.

– Надеюсь, что вы не будете держать меня здесь до бесконечности из-за сломанного пальца какого-то грубияна? – спросил доктор Цирих.

– Немного терпения, Мартин, немного терпения, – ответил доктор Аппель, останавливаясь на пороге открывшейся двери. – Немного терпения и, уверяю, все образуется.

Он ободряюще улыбнулся, словно приглашая господина Цириха поскорее справиться со всеми возможными трудностями, приложив к этому совместные усилия – и шагнул через порог. Дверь за ним мягко закрылась.

48. Филипп Какавека. Фрагмент 89