Мозес

47. Некоторые насущные проблемы запоздалого отцовства

– Пожалуй, было бы правильно не сожалеть о том, что не нуждается в наших сожалениях, – сказал, наконец, господин Цирих вновь забираясь с ногами на постель. – Знаете, что я вам скажу, господин доктор?.. С некоторых пор я стал подозревать, что это совсем не в наших силах – обнаружить подобные двери, как будто это потерянные ключи или оставленный в метро портфель с рукописями. Скорее, эти двери сами находят нас, когда приходит время.

– Возможно, – согласился доктор, впрочем, кажется, только затем, чтобы что-нибудь сказать. В ушах его все еще звенел заключительный трубный аккорд этого незабываемого пения.

– Можете даже не сомневаться, к сожалению, так оно и есть, – продолжал господин Цирих. – Сколько бы ни призывали нас к тому, чтобы стучать, добиваясь, чтобы тебе открыли, но без дверей все эти призывы, все равно, что пустой звук. Поэтому все, что мы можем, это сидеть и ждать, пока на нас не наткнется, наконец, какая-нибудь случайная дверь, не то вышедшая на прогулку, не то решившая заняться уборкой вверенных ей помещений… Знаете, как говорится в одном древнем египетском папирусе?.. «Прибывай в готовности, пока тебя не позовут…»

– Пока тебя не позовут, – повторил доктор Аппель. – Что же, звучит совсем неплохо.

– Звучит, может, и неплохо, – сказал господин Цирих, пряча ноги под одеялом. – Если, конечно, не думать о том, что у каждого из нас есть вполне реальный шанс, что его не позовут никогда.

Лицо его вновь потемнело.

– И все-таки постараемся быть оптимистами, – сказал доктор Аппель. – Если бы мы умели просто довольствоваться малым, наша жизнь немедленно стала бы другой.

– Не говорите глупостей, господин доктор, – сердито проворчал герр Цирих. – Если вы думаете этим утешиться, то могу вас уверить, что это еще никому не удавалось.

Но господин доктор, кажется, и не думал уступать.

– Это вовсе не глупости, – сказал он, подвигаясь вместе со стулом ближе к постели господина Цириха. – Нам просто не следует строить невыполнимые планы, а постараться довольствоваться малым, например, привести в порядок свое душевное и физическое здоровье, и тем самым решительно повлиять на всю нашу жизнь.

Да, да, господин профессор, именно так!

Оставить в стороне все пустые беспокойства и ненужные размышления, а вместо этого вплотную заняться нашим драгоценным здоровьем, без которого ведь немыслимо и шагу ступить, и которое, к слову сказать, потом не купишь ни за какие деньги.

В ответ господин Цирих медленно повернул голову и посмотрел на доктора. Взгляд его на сей раз был тяжел и далек.

– Разве вы еще не поняли? – спросил он с горькой усмешкой, сцепив на груди побелевшие пальцы. Голос его вновь стал скорбен и тих. Под глазами легли черные тени. – Сын мой возлюбленный страдает где-то поблизости и не знает о своем страдании, а вы осмеливаетесь говорить мне о каком-то нелепом здоровье!… Возлюбленный сын мой, – глухо повторил он, указывая рукой куда-то в сторону двери.

Потом господин Цирих резко тряхнул головой, отчего длинные волосы его разлетелись в разные стороны, и повторил еще раз, едва шевеля губами:

– Сын мой возлюбленный, на котором мое благоволение…

При этих словах доктору Аппелю почему-то привиделась известная картина Рембрандта, видение которой он, впрочем, тут же прогнал прочь.

– Я полагал, Мартин, – осторожно начал он, чувствуя, как некоторое, пока еще смутное подозрение зашевелилось у него в голове. – Я полагал, герр профессор, что этот вопрос носит, так сказать, характер более теологический, чем бытовой, в том смысле, что дело идет о вещах более божественных, чем житейских… Но, может быть, говоря о вашем сыне, вы имеете в виду, господин профессор, что-то другое?

– А что же, по-вашему, я еще могу иметь в виду, Господи? – спросил господин Цирих.

Можно было подумать, что еще немного – и он разрыдается.

– Как раз об этом я вас и спросил, – доктор Аппель внезапно почувствовал, что он сейчас потеряет нить. – Я думал, что говоря о сыне, вы имели в виду, так сказать, Сына человеческого. То есть, второе лицо Пресвятой Троицы, распятое, как написано в нашем Символе веры при Понтии Пилате. Другими словами, имели в виду нашего Господа, Иисуса Христа.

– Ах, вот оно что! – сказал господин Цирих, на этот раз более чем снисходительно. – Нет, вы ошиблись, господин доктор. Возможно, я сам виноват в этой путанице, но, говоря о сыне, я, конечно, имел в виду только моего собственного, единородного и так далее, сына, которому я довожусь быть отцом, что мне кажется вполне естественным и непротиворечащим человеческим и божественным законам.

– Значит, – сказал доктор Аппель, – разговор шел о вашем сыне?

– О возлюбленном сыне, – еще раз твердо уточнил доктор Цирих.

Небольшая пауза дала возможность собеседникам обменяться настороженными взглядами.

Потом господин Аппель с участием дотронулся до руки господина Цириха и сказал:

– И вам об этом, если я правильно понял, сообщил этот самый голос, не так ли?

– Совершенно справедливо, – подтвердил доктор Цирих.