Мозес

– Я прекрасно понимаю, куда вы клоните, господин доктор, – сказал он, позволив себе не только усмешку, но и некоторую снисходительность, которую отчетливо можно было разглядеть в его голосе. – К сожалению, я придерживаюсь другой точки зрения. Боюсь, она не покажется вам ни справедливой, ни даже любопытной. – Он немного помолчал, после чего негромко произнес, глядя доктору прямо в глаза:

– Совершенно не важно, откуда приходят голоса, доктор, снаружи или изнутри. Важно только то, что они сообщают.

Конечно, не стоило бы задерживать внимание на этом весьма сомнительном высказывании, тем более, что оно принадлежало далеко не профессионалу. Тем не менее, вопрос о, так сказать, содержании этого голоса оставался тоже весьма и весьма существенным. В конце концов, с этого следовало бы, по крайней мере, начать… Надеюсь, что это не секрет, господин профессор?

– Если бы вы только знали, господин доктор, – вновь погружаясь в некоторую задумчивость, издали, едва слышно сказал доктор Цирих.

Лицо его вдруг показалось доктору Аппелю прозрачным. Вокруг головы вспыхнуло и замерцало тусклое серебряное сияние. Потом он сказал:

– Хотите знать, что он мне сказал?

Голос его дрогнул, но тут же обрел прежнюю безучастность.

– Конечно, я не стану от вас ничего скрывать, доктор. Он сказал мне тогда – господин профессор… Точнее, Готлиб Юлий Теодор Иоганн Георг Филипп Мартин Цирих… Признаться, я сам иногда путаюсь в собственных именах, – пояснил он, похоже, слегка досадуя на это неудобство, которое причинили ему когда-то его родители. – Сын твой возлюбленный страдает рядом и не знает о своем страдании…

Голос его прервался и он замолчал.

– Сын? – переспросил доктор Аппель, задумчиво поглаживая подбородок, что случалось с ним всякий раз, когда он не совсем хорошо понимал, как следует трактовать происходящее. – Значит, он сказал – «сын»?

– Возлюбленный сын, – твердо уточнил господин Цирих. – Возлюбленный, с вашего позволения. Если вам это интересно, то он повторил это три раза.

46. Поющий с чужого голоса

Пожалуй, в этом и в самом деле не было ничего страшного. Тем более что избранная голосом тема как нельзя лучше подходила для профессора и доктора теологии, автора «Божественной структуры творения» и «Мыслей христианина». Было бы гораздо хуже, если бы голос принялся наставлять господина Цириха по части политической экономии или требовать от него немедленной постройки фаланстера для нищих духом. В довершении к этому не мешало бы еще раз вспомнить о переутомлении, хронической бессоннице и депрессии, которые, вместе взятые, могли дать еще и не такие результаты, как, в общем-то, довольно безобидные голоса. Одним словом, ничего страшного, дорогой господин профессор. Ничего страшного, господин доктор. Тем более что все трудности, как мы с вами отметили выше, носят безусловно временный характер.

– Если я правильно понял, – сказал доктор Аппель, ворочаясь на стуле так, что тот жалобно заскрипел, – если я правильно понял вас, господин профессор, голос, который вы слышали, говорил что-то о каком-то сыне

– О возлюбленном сыне, – снова уточнил господин Цирих, немного повышая голос. – Возлюбленном.

– Ну, конечно, – кивнул доктор. – И насколько вы отчетливо это слышали? Или, может быть, у вас, все-таки, были какие-нибудь сомнения?

– Никаких сомнений, – сказал господин Цирих, закидывая назад свои длинные волосы, которые вновь рассыпались у него по плечам, напоминая нимб. – Какие могут быть сомнения, когда тебе кричат в самое ухо, как будто ты глухой?.. Надеюсь, вы не воспользуетесь моим рассказом, для того чтобы прописать мне ваши варварские процедуры? – добавил он с заметным беспокойством.

– Думаю, что нам удастся обойтись без процедур, Мартин. Такие явления свидетельствуют скорее о сильном переутомлении, чем о болезни. Думаю, что в нашем случае дело обстоит именно так. Но, конечно, придется за вами понаблюдать.

– Какое счастье, – язвительно сказал доктор Цирих и вновь позволил себе усмехнуться. – Не хотелось бы вас расстраивать, доктор, но к вашему сведению, я слышал кое-что еще.

– Кое-что еще, – задумчиво повторил доктор. – И что же это?

– Боюсь, я не сумею толком объяснить, – сказал доктор Цирих, – но всякий раз после этих слов, я слышал, некоторым образом, пение. Что-то вроде того.

– Прекрасно, – сказал доктор без всякого выражения, словно он рассчитывал услышать нечто подобное. – Всякий раз после этого вы слышали пение. Нельзя ли попросить вас немного поподробнее, герр доктор?

– Боюсь, мне все-таки не удастся избежать ваших процедур, – сказал господин Цирих. – Это будет трудно объяснить, господин доктор. Да и что тут можно объяснить? В конце концов, это было только пение, и сомневаться в том не было никаких причин.

– Не было ли это похоже на шум в ушах? – осторожно предположил доктор Аппель, но господин Цирих немедленно отверг это предположение.

– С какой стати? – возразил он, пожалуй, даже несколько обиженно. – Конечно же, нет. Оно вообще было не похоже ни на какой шум, хотя мне кажется, что там не было ни слов, ни мелодии.