Мозес

– Меморандум, – продолжил Осия, повышая голос, – есть свободное изъявление требований и принципов. Мы должны выразить свое отношение и, тем самым, заставить мир тебя выслушать и притом – для его же пользы.

– Зачем? – спросили одновременно Иезекииль, Мозес и Амос.

– Я же сказал – для его пользы, – повторил Осия.

– А нам-то какое дело? – Иезекииль задумчиво переставил фигуру. – Тебе скоро мат, – сказал он Амосу.

В карих глазах Осии зажглись золотые искры, как это бывало всякий раз, когда его посещало вдохновение. Все знали, что в такие минуты лучше всего было держаться от Осии подальше.

– Этот ужасный мир, который мы видим каждый день, – глухо сообщил Осия, кивая головой в сторону окна, за которым, впрочем, вполне миролюбиво пока еще сияло солнце. – Этот мир, который давно уже потерял верное направление и который не желает слышать наши голоса… Неужели вы серьезно думаете, что он никогда не проснется?

– Еще чего, – сказал Амос, морща лоб и упершись взглядом в шахматную доску. – Мертвые, слава Богу, не просыпаются.

Его поддержал Иезекииль.

– Вот именно, – он поднял над доской шахматную фигурку. – Они пахнут, это случается. Пахнут и говорят глупости. Но чтобы проснуться?.. Спроси у Мозеса, если не веришь.

– А может быть, они такие именно потому, что мы не делаем никаких усилий, чтобы их разбудить? – сказал Осия. – Мир не слышит нашего голоса, вот в чем наше несчастье.

– А мы, слава Всевышнему, не слышим его, – сказал Иезекииль.

– И слава Всевышнему, что не слышим – подтвердил Амос. Потом он выругался и добавил:

– Я проиграл из-за твоего Меморандума, Осик.

– Не думаю, – Осия бросил взгляд на шахматную доску.

– Если говорить про меня, – сказал Иезекииль, скидывая шахматные фигурки в коробку, – то лично мне нечего сказать этим болванам, которые почему-то считают, что их тоже создал Всемогущий, в чем лично я сильно сомневаюсь.

Осия вновь строго посмотрел на него. Золотые искры метались в его глазах, словно стрекозы над вечерней водой.

– Ты будешь говорить совсем не болванам, – сказал он, не мигая глядя на Иезекииля. – Ты будешь говорить людям, Иезекииль. Раз у тебя появилась такая возможность, неужели ты вот так просто возьмешь и скажешь, что тебя это не касается? А что если это Всевышний дает тебе последний шанс? Или ты забыл про Иону? Ты что же, тоже побежишь от Него, потому что у тебя найдется куча соображений насчет того, как лучше исправить слова Всемогущего?.. Или ты думаешь, что если вокруг гниет целый мир, то тебе удастся отсидеться чистеньким в своей палате?

Он замолчал, продолжая в упор смотреть на Иезекииля.

– Ну, хорошо, – сказал тот, делая вид, что его совершенно не беспокоит неподвижный взгляд Осии. – Допустим, ты прав, и Всевышний ожидает от нас, что мы изложим все, что требуется, в этом самом Меморандуме. Допустим. Но только зачем нам, скажи на милость, потом выставлять все это на всеобщее обозрение, вот чего я не могу понять? Зачем?

– Затем, что Бог тоже обнародовал Свой Меморандум за шесть дней. Ты, наверное, забыл, что Он не стал скрывать его или запирать в ящик и говорить – зачем мне его показывать, если Я могу просто держать его в ящике стола, оберегая от всех этих любопытных дураков, которые только загадят его и захватают своими грязными руками!

– Что, как мы видим, и случилось, – сказал, наконец, Мозес, на что Осия ответил:

– И все равно, несмотря ни на что Тора учить нас надеяться на лучшее.

Огненные искры в его глазах, казалось, сейчас обернуться вспышками молний.

Первым, наконец, сдался Иезекииль.

– Может быть, в этом что-то есть, – сказал он, глядя на Мозеса. – Во всяком случае, это лучше, чем те два идиота из пятого отделения, которые умудрились повесить на крыше плакат с голой Лопес.

– Определенно лучше, – согласился Амос и тоже посмотрел на Мозеса. – А ты что думаешь, Мозес?

– Как всегда, – сказал Мозес. – Чего тут думать? Если это действительно от Небес, то, может что-нибудь и получиться.

– Ты это про Лопес? – спросил Амос.

– Нет. Я про Меморандум.

– Конечно, получится, – обрадовался Осия. – У нас есть еще почти три месяца. Я точно не знаю, но, кажется, праздник будет двадцать пятого.

– Это будет кошмар, – сказал Мозес, садясь на кровати. – Сто гостей. Они будут сорить, пачкать и топтать нашу траву.

– И рвать цветы, – добавил Амос.

– Об этом и говорить нечего. В прошлый юбилей они сорвали все сицилийские маки, а я, между прочим, выписал их из Италии и притом на собственные деньги.

– Не знал, что ты такой злопамятный, – сказал Иезекииль.

– Если мы успеем познакомить их с нашим Меморандумом, – продолжал Осия, – никто из них не сорвет и травинки. Можете мне поверить.

– Что-то сомневаюсь, – покачал головой Мозес.

– Если вы не против, то мы назовем его «Меморандум Осии», – сказал Осия, пропустив мимо ушей реплику Мозеса и немного смущаясь и одновременно радуясь, как ребенок, получивший давно обещанную игрушку. – Надеюсь, никто не будет против?

– Никто, – вздохнул Мозес.