Мозес

– Вот и великолепно, – кивнул доктор Аппель, делая знак санитару, чтобы тот принес стул. Потом он спросил:

– Вы не будете возражать, если мы зажжем свет?

В ответ господин Цирих пробормотал что-то невразумительное, что при желании можно было истолковать так, что он не против.

44. Филипп Какавека. Фрагмент 77

«Слова – всего лишь бумажное одеяние Истины, не имеющее, кажется уже никакой цены. Не сорвать ли мне его? Ведь Истина – моя добыча. – Не забудем только, что тому, кто действительно отважится на это, уже никогда не придется ни властвовать, ни повелевать. Правда, он будет ласкать свою возлюбленную, вдыхая запах ее волос и слушая во мраке ее шепот. Но пусть он будет также готов к тому, что никто из его друзей и знакомых ни откажет себе в удовольствии сказать ему при встрече: – И это-то Истина?»

45. О том, что все трудности носят безусловно временный характер

Свет был зажжен и, расположившись на стуле, принесенном санитаром, – лицом к лицу с лежащим, – доктор еще раз произнес бодрое «прекрасно» и сделал знак рукой, после чего санитар и сестра покинули палату. Дверь за ними закрылась.

– Прекрасно, – повторил доктор Аппель, закидывая ногу на ногу и поправляя задравшуюся полу халата. Он смотрел на лежащего, чуть склонив голову, и голос его был точь в точь, как если бы он обращался к нашалившему ребенку. Впрочем, кажется, что это не произвело на господина Цириха никакого впечатления. Откинувшись на подушку и натянув одеяло почти до самого носа, он смотрел прямо в глаза доктора, но, казалось, смотрел совершенно мимо и, пожалуй, даже сквозь. Похоже было, что взгляд его блуждал где-то далеко и чтобы привлечь его внимание, требовались известные усилия. Длинные седые волосы его, разбросанные по подушке, напоминали серебряный нимб, который можно было видеть на одной из картин Грюневальда.

– Я надеюсь, Мартин, что случившееся ночью было всего только глупым недоразумением, – сказал доктор, сразу приступая к делу и не давая тишине затопить палату. – Просто небольшим недоразумением и больше ничем. Не правда ли?

Разумеется, всего только небольшое недоразумение, сэр. Так сказать, некоторое временное помрачение, затмение воли, впрочем, весьма и весьма простительное, особенно если принять во внимание дурное самочувствие, возраст и, похоже, врожденную склонность к ипохондрии, усиленную хронической бессонницей, на которую часто жаловался в последнее время пациент.

– Вы не поверите, до какой степени я был огорчен, – продолжал доктор, борясь с вновь подступившей тишиной. – Что же это на вас нашло, дорогой мой?.. Открывать посреди ночи окна, падать с подоконника, да еще ломать санитару пальцы, ну, что это, ей-богу, за детские шалости?..

– Если я о чем и жалею, – сказал лежащий, – то только о том, что не сломал этому мерзавцу все руку.

Тихий голос его был вполне бесцветен и невыразителен.

Затем он подтянул повыше одеяло и смолк.

– Руку, – повторил доктор и засмеялся, как будто предложение сломать чью-то руку показалось ему чрезвычайно забавным – Ну, что, в самом деле, за кровожадные мысли, герр доктор? И это сегодня, в день нашего долгожданного праздника! Надеюсь, вы хоть не забыли, какой сегодня день?

Он замолчал, давая лежащему возможность вспомнить о сегодняшнем празднике, но тот опять не проявил к этому никакого интереса.

– Ну, разумеется, не забыли, – и доктор легонько похлопал ладонью по одеялу, под которым укрылся доктор Цирих. – Юбилей нашей клиники, разве это можно забыть?..

Если лежащий что-нибудь и помнил, то тщательно скрывал это, не показывая виду.

– А наш спектакль? Наш спектакль, господин профессор?.. Ну, подумайте сами, разве сможет несчастный принц обойтись без вас? – Он вдруг вытянул перед собой руки и продекламировал неожиданно низким голосом. – Я дух, я твой отец, приговоренный по ночам скитаться, а днем томиться посреди огня… Не уверен, что Франтишек Мойва будет выглядеть на сцене лучше вас.

В молчании, которое было ему ответом, пожалуй, можно было, при желании, расслышать нечто вызывающее, если бы само это молчание не было бы так молчаливо и не наводило на подозрение, что все сказанное доктором просто-напросто проходит мимо ушей лежащего, нисколько не задевая его внимания.

– Ну, хорошо, – сказал доктор, не дождавшись ответа и давая понять, что время обмена любезностями закончилось и пришло время заняться чем-нибудь более существенным. – Скажите мне, Мартин, вас ничего особенно ни беспокоило в последнее время?.. Может быть сны?.. Депрессия?.. Отсутствие аппетита?.. Необоснованные страхи?

Голос его был по-прежнему мягок, но за этой мягкостью уже явно угадывалась непреклонная твердость и решимость несмотря ни на что выяснить все, что, так или иначе, касалось сегодняшних событий.

В ответ лежащий перевел взгляд со спинки кровати на потолок, тяжело вздохнул и вдруг ответил – неожиданно и внятно:

– Ваш голос, доктор… Боюсь, что он звучит для меня сегодня чересчур мажорно.

– Ах, вот оно, в чем дело!