Мозг: биография. Извилистый путь к пониманию того, как работает наш разум, где хранится память и формируются мысли

Еще одним отзвуком 1950-х является возрастание научного и медицинского интереса к ЛСД [62]. Препарат, который, казалось, давал ключ к пониманию химии мозга и – по мнению некоторых людей, принимавших наркотик, – открывал дверь в другую реальность, может приносить больше пользы, чем просто давать возможность расслабиться. Исследователи пытаются понять, как действует ЛСД, в частности, они изменяют коннективность в мозге, с целью создания общемозговой модели нейромодуляторной активности [63]. Ученые утверждают, что такой подход может «открыть новое понимание функций здорового и больного человеческого мозга и применяться для разработки препаратов и методов лечения нейропсихиатрических расстройств» [64]. Кетамин, мощный анестетик[320], ставший популярным в качестве рекреационного наркотика в клубной культуре 1990-х годов, вызвал кричащие заголовки таблоидов. Сейчас он адаптирован и одобрен для использования в качестве антидепрессанта в США – врачи впервые заметили терапевтические эффекты в 2000 году [65]. Джошуа Гордон, руководитель NIMH, откликнулся следующим образом: «Удивительные новости… Первый по-настоящему новый антидепрессант за последние десятилетия и первый таргетный[321] препарат для невосприимчивых к лечению пациентов» [66]. Учитывая повторяющиеся циклы подъемов и спадов, которые характерны для медикаментозного лечения психических заболеваний, через несколько лет мы, возможно, взглянем на это менее оптимистично.

Поразительно, что, несмотря на сильное изменение общественных взглядов на психическое здоровье, большой объем финансирования, выделяемого на такие исследования, и растущее число ученых и врачей, занимающихся поиском причин проблем психического здоровья и потенциальных решений, общее облегчение страданий, испытываемых пациентами, по-видимому, было минимальным. Томас Инсель, возглавлявший NIMH с 2002 по 2015 год, недавно признал это:

«Я провел 13 лет в NIMH, действительно продвигая нейробиологию и генетику психических расстройств. И когда я оглядываюсь назад, то понимаю, что, хотя думаю, что мне удалось получить много действительно крутых работ, опубликованных крутыми учеными с довольно большими затратами – наверное, 20 миллиардов долларов, – не думаю, что мы достигли чего-то в вопросе сокращения числа самоубийств и госпитализаций, улучшении здоровья десятков миллионов людей, страдающих психическими заболеваниями» [67].

Не знаю, что тут сказать. Все еще неизвестно, как работает здоровый мозг и разум, поэтому неудивительно, что мы не в состоянии эффективно повлиять ситуацию, когда что-то идет не так. Такие исследователи, как я, работающие над феноменами, далекими от расстройств психического здоровья, могут лишь признать существование огромного разрыва между фундаментальными знаниями о функционировании человеческого мозга и отдаленными перспективами любого эффективного метода лечения, а затем вернуться к повседневной работе (в моем случае к изучению обоняния личинки). Но для врачей, столкнувшихся с кем-то в отчаянной нужде, или, прежде всего, для пациентов и их семей (я являюсь членом такой семьи) все далеко не просто. Срочно требуется действенная и безопасная терапия. Если смотреть правде в глаза, то отсутствие научного понимания принципов действия препарата или метода лечения было бы совершенно неважно до тех пор, пока эти препараты и методы действительно помогают.

14 Локализация. 1950-е – настоящее время

На протяжении долгого пути познания и поисков понимания мозга рефреном звучало утверждение, что конкретные функции локализованы в определенных частях нервной системы[322]. Сначала эта идея существовала лишь на уровне предположений – наиболее ранними письменными свидетельствами подобных представлений являются различные версии локализации желудочков, которые были популярны в Европе в течение тысячи лет вплоть до XVI–XVII веков. Френологи начала XIX века усматривали десятки смутных психологических или поведенческих черт в выпуклостях черепа, а затем в воображаемых «органах» мозга. Начиная с середины XIX века стали находить убедительные доказательства локализации отдельных функций, например речевого и двигательного контроля, но пока еще было недостаточно аргументов в пользу распределения высших умственных способностей по специальным областям мозга. Ученым не хватало способов измерения мозговой активности во время выполнения психологической или поведенческой задачи.