«Мы осознали, насколько сильно пренебрегали исследованием психотравмы, – вспоминает Лифтон. – Осмысленного понимания данного феномена не существовало. В конце концов, в то время немецкие психиатры, придерживающиеся биологического подхода, оспаривали реституционные выплаты людям, пережившим холокост. Они утверждали, что должна существовать “первоначальная склонность к болезни”, которая и приводит к различным патогенным последствиям».
Посещая эти неструктурированные, эгалитарные и решительно антивоенные рэп-сессии, Шатан скрупулезно собирал клиническую картину боевой травмы, которая радикально отличалась от той, которую рисовало себе общество. Шестого мая 1972 года он опубликовал статью в газете New York Times, где впервые рассказал о своих наблюдениях. Хаим добавил собственное определение заболевания, которое раньше называли синдромом солдатского сердца, контузией, боевой усталостью и боевым неврозом, – поствьетнамский синдром.
Он написал, что в полной мере поствьетнамский синдром проявляется после возвращения солдата из Азии. У ветерана появляются «растущая апатия, цинизм, отчуждение, недоверие, депрессия, ожидание предательства, неспособность сосредоточиться, бессонница, ночные кошмары, беспокойство и недостаток терпения во время работы или учебы». Кроме того, Шатан указал на тяжелую моральную составляющую страданий ветеранов: чувство вины, отвращение и самобичевание. Он подчеркнул, что главная особенность поствьетнамского синдрома – это мучительное сомнение ветерана в собственной способности любить и быть любимым.
Новый клинический синдром запустил очередную волну дискуссий о войне во Вьетнаме. Ее сторонники отрицали, что боевые действия вообще оказывают на психику солдат какое-либо влияние, а противники были убеждены в существовании поствьетнамского синдрома и настаивали на том, что он нанесет ущерб армии, а также приведет к переполнению больниц и кризису в масштабах страны. Агрессивно настроенные психиатры возражали и ссылались на то, что в DSM-II нет даже диагноза «боевое истощение». Администрация Никсона стала преследовать Шатана и Лифтона как антивоенных активистов. ФБР отслеживало их почту. Психиатры-пацифисты принялись преувеличивать последствия поствьетнамского синдрома и заявлять о риске роста жестокости среди пациентов, из-за чего образ травмированного ветерана стал почти карикатурным.
В номере газеты Baltimore Sun за 1975 год ветеранов, вернувшихся с войны во Вьетнаме, в заголовке назвали «бомбами замедленного действия». Через четыре месяца обозреватель New York Times Том Уикер рассказал историю ветерана, который спал, держа под подушкой пистолет, и выстрелил в жену во время ночного кошмара: «Это лишь один пример серьезной, но повсеместно игнорируемой проблемы поствьетнамского синдрома».
Голливуд был тут как тут. В фильме Мартина Скорсезе «Таксист» (1976) персонаж Роберта де Ниро не может отличить нью-йоркское настоящее от вьетнамского прошлого, и это толкает его на убийство. А в фильме «Возвращение домой» (1978) Брюс Дерн играет эмоционально травмированного ветерана. Он не может адаптироваться к нормальной жизни после возвращения в США, угрожает убить свою жену (Джейн Фонда) и ее любовника с параличом нижних конечностей, тоже ветерана войны (Джон Войт), а потом совершает самоубийство.
И хотя общественность пришла к выводу, что многим вернувшимся из Вьетнама нужна психиатрическая помощь, большинству из них не очень-то помогали беседы со специалистами, которые побуждали пациентов отыскать источник страданий внутри них самих. Рэп-сессии же, напротив, обеспечивали комфорт и выздоровление. Рассказы тех, кто чувствует то же самое, что и они, помогали бывшим солдатам разобраться в собственных переживаниях. В итоге Министерство по делам ветеранов признало терапевтическую пользу рэп-сессий и обратилось к Шатану и Лифтону, чтобы получить разрешение на использование их наработок по всей стране.
Тем временем Шатан и Лифтон ломали голову над тем, почему поствьетнамский синдром оказывал такое разрушительное воздействие. Часть разгадки кроется в сходстве психической травмы у ветеранов Вьетнама и участников других страшных событий, например выживших в Хиросиме или бывших пленников нацистских концлагерей. Пережившие холокост преждевременно старели, путали прошлое с настоящим, страдали депрессией, испытывали тревогу, их мучали ночные кошмары. Привыкнув к миру без морали и гуманности, они с трудом взаимодействовали с людьми в повседневной жизни.