Мозгоправы. Нерассказанная история психиатрии

Через пять лет после публикации статьи Джон Фейнер приехал в нью-йоркскую больницу святого Винсента (Манхэттен), где я второй год проходил ординатуру, и рассказал о новых диагностических критериях. Внешне Фейнер был непримечательным, но его дерзкая манера речи и живой интеллект придавали ему харизмы. Я все больше разочаровывался в психоанализе и наблюдал в своей повседневной практике сложные клинические случаи, поэтому идеи Фейнера нашли во мне отклик.

По традиции после выступления лектор обедал с ординаторами больницы святого Винсента. За пиццей и газировкой мы задавали Фейнеру вопросы. Помню, я был чрезвычайно назойливым и продолжал говорить с ним, даже когда он вышел из корпуса на улицу, чтобы вызвать такси. Фейнер рассказал мне, что недавно переехал и устроился работать на новый психиатрический факультет, который незадолго до этого появился в Калифорнийском университете в Сан-Диего. Кроме того, недалеко от Ранчо-Санта-Фе он открыл частную психиатрическую клинику, где применял новые диагностические методы. Эта встреча с Фейнером оказалась для меня неожиданно благоприятной.

Через несколько месяцев после знакомства с ним мне позвонил дядя и рассказал, что у его дочери – моей двоюродной сестры Кэтрин – начались проблемы в колледже. Меня это удивило, потому что я отлично знал сестру: она умная, рассудительная, спокойная девушка. Но дядя сказал, что в последнее время Кэти как с цепи сорвалась. Она допоздна веселилась на вечеринках, напивалась, занималась незащищенным сексом и встречалась сразу с несколькими парнями. Но время от времени Кэти закрывалась в комнате на несколько дней, пропускала занятия и не хотела ни с кем разговаривать. Дядя не знал, что делать.

Я позвонил соседке Кэти и коменданту общежития. По их обеспокоенному рассказу стало понятно, что моя сестра, вероятно, страдает маниакально-депрессивным психозом, который сейчас называют биполярным расстройством. В университете были специалисты по ментальному здоровью, но психологи и социальные работники могли лишь провести консультацию. Во главе университетской кафедры психиатрии стояли последователи Фрейда. То же самое можно сказать и обо всех видных психиатрических центрах того времени (в их числе клиника Меннингера, центр Остен-Риггс, лечебница Честнат-Лодж, больница Шеппарда и Пратта, клиника Пейна Уитни). Я начал сомневаться в эффективности психоанализа, поэтому не хотел доверять здоровье двоюродной сестры фрейдистам. Но как тогда помочь Кэти? Внезапно мне в голову пришла мысль: нужно позвонить Джону Фейнеру.

Я объяснил ситуацию, в которой оказалась Кэти, и придумал план, как получить разрешение на лечение в новой больнице на другом конце страны, чтобы моей сестрой занимался именно Фейнер. После обследования Кэти при помощи своих критериев Фейнер подтвердил мой предварительный диагноз – «маниакально-депрессивный психоз». Он начал лечить ее препаратами лития (новое и очень спорное лекарственное средство). Через несколько недель состояние сестры стало стабильным. Кэти выписали из больницы, она вернулась к учебе и успешно окончила колледж.

Сегодня я выступаю против лечения пациентов в других штатах, так как квалифицированную психиатрическую помощь обычно получается найти ближе к дому.

Но в 1977 году, в самом начале карьеры, я был не настолько уверен в своей профессии, чтобы рисковать здоровьем близкого человека, отправив его в учреждение, которое следовало принятым тогда стандартам.

На меня критерии Фейнера произвели огромное впечатление, в то время как на других они навевали скуку. По словам историка Ханны Декер, последователи Крепелина в Университете Вашингтона не удивились произведенной реакции. Они полагали, что им очень повезет, если они смогут пробить хотя бы небольшую брешь в корабле, которым управляли психоаналитики.

И им действительно крупно повезло.

Книга, которая изменила все

«В Университете Вашингтона были очень рады тому, что я стал председателем рабочей группы, ведь они были далеки от основного течения психиатрии, а я планировал включить их диагностическую систему в DSM», – с улыбкой говорит Спитцер. Он познакомился с группой психиатров из Университета Вашингтона в 1971 году – за пару лет до того, как его назначили председателем рабочей группы по созданию DSM-III. Тогда Спитцер исследовал депрессию по поручению Национального института психического здоровья. Руководитель проекта предложил ему поехать в Университет Вашингтона, чтобы побольше узнать о концепциях диагностики депрессии, которые основывались на идеях Крепелина и появились благодаря сотрудничеству Фейнера, Робинса, Гьюза и Винокура. «Приехав туда, я обнаружил, что они разрабатывают целое “меню” симптомов для каждого расстройства, основываясь на информации из опубликованных исследований, – с явным удовольствием вспоминает Спитцер. – Я как будто очнулся от долгого сна. Наконец-то появился рациональный подход к диагностике, а не туманные объяснения психоаналитиков, которые были характерны для DSM-II».