С необычайным волнением я подошел к знаменитому психиатру, представился и задал несколько вопросов по поводу исследования: мне хотелось и лучше в нем разобраться, и впечатлить Кляйна своей осведомленностью. Сперва он отнесся ко мне настороженно, но, когда понял, что я искренне им восхищаюсь, смягчился и охотно продолжил беседу. В конце он поблагодарил меня за вопросы в присущей ему величественной манере.
Лишь потом я узнал, что, несмотря на известность, Кляйн стал парией в научных кругах. Если говорить более современным языком, его карьера клонилась к закату. На конференции во Флориде я должен был заметить, что его напыщенность отталкивает коллег. Но я был слишком молод и наивен, поэтому Кляйн произвел на меня неизгладимое впечатление. Вскоре я на собственном опыте узнал, как он нарушал медицинскую этику.
Во время прохождения ординатуры в больнице Святого Винсента я сталкивался с тем, что многие психиатры Нью-Йорка называли «случаем Кляйна». В отделение неотложной помощи, амбулаторное отделение и стационар стали поступать пациенты доктора Кляйна. Все они пострадали от его рискованных, а иногда и откровенно необдуманных методов лечения. У пациентов наблюдались серьезные побочные эффекты, вызванные сложными коктейлями психотропных препаратов или их резкой отменой.
Большинство специалистов, которые лечили пациентов с депрессией, маниакально-депрессивным психозом, шизофренией и тревожными расстройствами, назначали один-два препарата (в редких случаях три). Доктор Кляйн же выписывал невероятные комбинации из пяти и более сильных лекарств, зачастую в высоких дозах. Дошло до того, что можно было узнать, лечил он человека или нет, просто взглянув на список назначенных прежде препаратов. Никто не обладал такой смелостью (или безрассудностью), чтобы выписывать зелья из лекарств, влияющих на сознание.
В конце концов, не смерть пациента и не массовый иск о халатности стали причиной заката карьеры Кляйна, хотя, безусловно, возможность такая была. Все произошло из-за того самого исследования, которое побудило меня подойти к известному психиатру на конференции во Флориде. Кляйн не представил протокол своего изыскания на утверждение в Институциональный наблюдательный совет по этике, а это является обязательным условием для проведения медицинских опытов на людях. Кроме того, он не удосужился получить верно оформленное информированное согласие от пациентов, на которых ставил эксперименты с психоактивными веществами. Очевидно, из-за желания добиться нового научного прорыва и, возможно, получить Нобелевскую премию Кляйн поспешил первым опубликовать материалы исследования о новом классе препаратов.
Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов проводило расследование в отношении Кляйна. В 1982 году ему пришлось подписать официальный документ, в котором он соглашался на запрет проводить исследования препаратов до конца жизни. Исследование психоактивных веществ помогло Кляйну сделать карьеру, но оно же ее и погубило. Через год он умер на операционном столе из-за осложнений, вызванных аневризмой аорты.
Несмотря на неосторожную деятельность Кляйна, психофармакология все же изменила психиатрию к лучшему. У людей, страдающих тяжелыми ментальными расстройствами, появилась надежда на улучшение состояния и даже на выздоровление. Но вместе с тем возникло некоторое напряжение, поскольку психиатры испытывали сложности с переосмыслением своей профессии. Это затруднение не ускользнуло от внимания журналистов, которые не преминули осветить зарождающийся идеологический раскол. В 1955 году, когда общая картина охраны ментального здоровья изменилась под влиянием хлорпромазина, журнал Time писал: «Оторванные от реальности интеллектуалы (в основном фрейдисты) утверждают, что прагматики из государственных больниц неспособны добраться до скрытых причин психопатологии, а потому не могут вылечить пациентов. В свою очередь, сторонники Фрейда хотят знать, с чем связан скрытый конфликт: с желанием инцеста или с тем, что пациент воровал деньги из копилки брата, когда ему было пять лет. В мире же психиатрических лечебниц подобные рассуждения напоминают спор о том, сколько ангелов может танцевать на булавочной головке».
Но для того чтобы психофармакологи смогли окончательно сместить психоаналитиков и занять главенствующее положение, требовалась еще одна – последняя – революция.