Читаем Мозговой трест. 39 ведущих нейробиологов – о том, что мы знаем и чего не знаем о мозге полностью

Прежде чем рассуждать о количестве нейромедиаторов в мозге, нужно дать приемлемое (или, по крайней мере, рабочее) определение нейромедиатора. Нейробиологи спорят об этом уже почти сто лет, но до сих пор не пришли к общему заключению. В целом все согласны, что кандидат на звание нейромедиатора должен представлять собой химическое соединение, которое хранится в нейронах, выделяется при выработке биопотенциалов и воздействует на соседние нейроны или другие клетки (мышечные, глиальные), вызывая в них возбуждение или торможение. Разные ученые применяют эти критерии с разной строгостью. В этом эссе вещества, которые хранятся в нейронах, предположительно выделяются ими и оказывают некое воздействие на другие клетки, будут называться предполагаемыми нейромедиаторами.

Впервые я столкнулся с нейромедиаторами во время стажировки в качестве исследователя в NIH в Бетесде (Мэриленд), где я работал с Джулиусом Аксельродом. Он изучал, как некоторые вещества выступают в роли нейромедиаторов; в 1970 году за эту работу он вместе с Ульфом фон Эйлером и Бернардом Кацем получил Нобелевскую премию. Фон Эйлер установил, что молекула норэпинефрина является нейромедиатором симпатических нейронов — нервных клеток, которые в потенциально опасных ситуациях на уровне подсознания управляют реакцией «бей или беги»[125]. Бернард Кац использовал записи электрических сигналов от нервов и мышц, чтобы показать, что молекулы ацетилхолина хранятся в маленьких шарообразных структурах — синаптических везикулах, из которых они выделяются отдельными партиями, или квантами. Каждый квант равен содержимому одной везикулы[126]. Данные по норэпинефрину и ацетилхолину были вполне достоверными, а поведение другой молекулы, серотонина, оказалось настолько похожим на поведение норэпинефрина, что большинство исследователей относили это вещество к нейромедиаторам даже в отсутствие четких доказательств.

Многие нейробиологи считали, что эти несколько веществ, в состав которых входит азотсодержащее соединение группы аминов, — главные нейромедиаторы. Другие сомневались в этом, поскольку большинство вычислений показывало, что некоторые амины могут использоваться лишь в небольшой доле синапсов. В 1950 году Юджин Робертс выделил специфичную для нервной системы аминокислоту под названием ГАМК (гамма-аминомасляная кислота), которая подавляла возбуждение нейронов и могла оказаться главным тормозным нейромедиатором[127]. Если перемолоть мозг и проанализировать его состав, можно увидеть, что концентрация ГАМК в нем приблизительно в тысячу раз выше концентрации нейромедиаторов на основе аминов. Это дало основания предположить, что ГАМК — один из главных нейромедиаторов, по крайней мере в количественном отношении. Обнаружение синтезирующего ГАМК фермента под названием глутаматдекарбоксилаза в специфических нервных окончаниях убедило большинство исследователей в том, что нервные окончания с ГАМК составляют большинство синапсов в мозге. Мы до сих пор точно не знаем, какой процент синапсов в мозге использует тот или иной нейромедиатор. Считается, что доля ГАМК составляет 30–40 %[128]. Доля каждого из аминов не превышает нескольких процентов — приблизительно по 1 % приходится на норэпинефрин, дофамин и серотонин и около 5 % на ацетилхолин.

Понимание того, что ГАМК используется большинством синапсов в мозге и оказывает тормозящее воздействие, приблизило решение вопроса о распределении синапсов в головном мозге по типам нейромедиаторов. Логично было бы предположить, что количество возбуждающих и тормозящих синапсов примерно одинаково. Тогда если на ГАМК приходится 40 % всех синапсов, то сравнимая доля должна приходиться на возбуждающий нейромедиатор (или нейромедиаторы). В 1950-е и в начале 1960-х годов исследователи обнаружили, что глутаминовая и аспарагиновая кислоты оказывают возбуждающее воздействие на нейроны (инициируют выработку электрических импульсов).

Тот факт, что глутаминовая кислота способна возбуждать нейроны, не означает, что так происходит в реальности. Во всех тканях мозга концентрация глутаминовой кислоты очень высока. Нейробиологи были уверены, что нейромедиаторы должны присутствовать в мозге в малых количествах, поэтому многие отказывались признавать глутаминовую кислоту нейромедиатором просто из-за ее изобилия. В идеале хорошо было бы понаблюдать за предполагаемым нейромедиатором и убедиться, что он хранится в везикулах, а затем посчитать количество терминалей, содержащих глутаминовую кислоту; но это чрезвычайно трудная задача. Тем не менее в настоящее время общепризнано, что аминокислоты, в частности глутаминовая кислота и ГАМК, — преобладающие нейромедиаторы в мозге, причем глутаминовая кислота — главный возбуждающий нейромедиатор.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Гиперпространство. Научная одиссея через параллельные миры, дыры во времени и десятое измерение
Гиперпространство. Научная одиссея через параллельные миры, дыры во времени и десятое измерение

Инстинкт говорит нам, что наш мир трёхмерный. Исходя из этого представления, веками строились и научные гипотезы. По мнению выдающегося физика Митио Каку, это такой же предрассудок, каким было убеждение древних египтян в том, что Земля плоская. Книга посвящена теории гиперпространства. Идея многомерности пространства вызывала скепсис, высмеивалась, но теперь признаётся многими авторитетными учёными. Значение этой теории заключается в том, что она способна объединять все известные физические феномены в простую конструкцию и привести учёных к так называемой теории всего. Однако серьёзной и доступной литературы для неспециалистов почти нет. Этот пробел и восполняет Митио Каку, объясняя с научной точки зрения и происхождение Земли, и существование параллельных вселенных, и путешествия во времени, и многие другие кажущиеся фантастическими явления.

Мичио Каку

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина

Теория эволюции путем естественного отбора вовсе не возникла из ничего и сразу в окончательном виде в голове у Чарльза Дарвина. Идея эволюции в разных своих версиях высказывалась начиная с Античности, и даже процесс естественного отбора, ключевой вклад Дарвина в объяснение происхождения видов, был смутно угадан несколькими предшественниками и современниками великого британца. Один же из этих современников, Альфред Рассел Уоллес, увидел его ничуть не менее ясно, чем сам Дарвин. С тех пор работа над пониманием механизмов эволюции тоже не останавливалась ни на минуту — об этом позаботились многие поколения генетиков и молекулярных биологов.Но яблоки не перестали падать с деревьев, когда Эйнштейн усовершенствовал теорию Ньютона, а живые существа не перестанут эволюционировать, когда кто-то усовершенствует теорию Дарвина (что — внимание, спойлер! — уже произошло). Таким образом, эта книга на самом деле посвящена не происхождению эволюции, но истории наших представлений об эволюции, однако подобное название книги не было бы настолько броским.Ничто из этого ни в коей мере не умаляет заслуги самого Дарвина в объяснении того, как эволюция воздействует на отдельные особи и целые виды. Впервые ознакомившись с этой теорией, сам «бульдог Дарвина» Томас Генри Гексли воскликнул: «Насколько же глупо было не додуматься до этого!» Но задним умом крепок каждый, а стать первым, кто четко сформулирует лежащую, казалось бы, на поверхности мысль, — очень непростая задача. Другое достижение Дарвина состоит в том, что он, в отличие от того же Уоллеса, сумел представить теорию эволюции в виде, доступном для понимания простым смертным. Он, несомненно, заслуживает своей славы первооткрывателя эволюции путем естественного отбора, но мы надеемся, что, прочитав эту книгу, вы согласитесь, что его вклад лишь звено длинной цепи, уходящей одним концом в седую древность и продолжающей коваться и в наше время.Само научное понимание эволюции продолжает эволюционировать по мере того, как мы вступаем в третье десятилетие XXI в. Дарвин и Уоллес были правы относительно роли естественного отбора, но гибкость, связанная с эпигенетическим регулированием экспрессии генов, дает сложным организмам своего рода пространство для маневра на случай катастрофы.

Джон Гриббин , Мэри Гриббин

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Научно-популярная литература / Образование и наука