Читаем Мозговой трест. 39 ведущих нейробиологов – о том, что мы знаем и чего не знаем о мозге полностью

Знакомые стимулы и вызываемые ими ощущения также могут инициировать другие изменения ионных каналов и рецепторов нейромедиаторов, а эти изменения могут приводить к перестройке целых нейронных цепей. И действительно, определенные цепи в мозге многих животных (в том числе в нашем) настолько хорошо предсказывают результат известного стимула, что даже посылают противоположные сигналы, активно подавляющие наше восприятие происходящего. Организм даже не замечает этого — по крайней мере, до того момента, пока не произойдет что-то совершенно иное или неожиданное[115]. Способность привыкать к неизменной, знакомой, предсказуемой и не сигнализирующей об опасности входящей информации, а в конечном счете и игнорировать ее, полезна с поведенческой точки зрения; иными словами, эта способность дает нам эволюционное преимущество. Если мы будем обращать внимание на легкое прикосновение одежды к коже или на слабый запах стирального порошка, который часто используем для стирки, это будет в лучшем случае отвлекать нас, а в худшем — ослаблять нашу способность распознавать значимые сигналы, вроде хлопка по плечу или запаха сгоревшего тоста, и реагировать на них. Вполне возможно, что неспособность к предсказанию результата, а значит, и к адаптации, — один из факторов, вызывающих расстройства аутистического спектра[116]. Кроме всего прочего, нерационально посылать сигналы для передачи информации, которая нам уже известна. Когда ионы проникают в клетку и покидают ее, передавая сигналы внутри мозга, они не могут просто так остаться на противоположной стороне. Организму придется потратить энергию, чтобы извлечь из нейронов натрий и вернуть в них калий, а потому разумнее просто не генерировать биопотенциалы, которые не несут полезной информации.

Значит ли это, что важны только новые явления, а все знакомое следует отбрасывать после того, как оно станет привычным? Ровно наоборот. Думаю, именно здесь лежит ключ к пониманию того, как работает мозг, — а значит, и к обретению счастья. Способность различать даже знакомые стимулы можно легко восстановить, например, с помощью нейтрализатора вкуса, который устранит последствия десенсибилизации и усилит последующие ощущения. Быть может, я слишком ударяюсь в лирику, но мне кажется, что способность — и потребность! — мозга воспринимать контрасты отчасти объясняет, почему наши попытки достичь вечного блаженства обычно ни к чему не приводят. Поскольку мозг подгоняет оценки, постоянно сравнивая происходящее в данный момент с тем, что было раньше, секрет счастья может таиться в несчастье. Разумеется, речь не о катастрофических событиях, а, например, о кратковременном похолодании, после которого можно порадоваться теплу; о чувстве голода, которое делает процесс насыщения таким приятным; о периоде отчаяния, который сменяется триумфом. Путь к наслаждению лежит через контрасты.

<p>Вычислительную мощность мозга обеспечивает массово-параллельная архитектура</p><p><emphasis>Ликун Луо</emphasis></p>

МОЗГ — СЛОЖНАЯ СТРУКТУРА; у человека он состоит из приблизительно 100 миллиардов нейронов, образующих порядка 100 триллионов соединений. Его часто сравнивают с другой сложной системой, обладающей огромной вычислительной мощностью: компьютером. И мозг, и компьютер состоят из огромного количества элементов — нейронов и транзисторов соответственно, — которые соединены в сложные цепи для обработки информации, передаваемой посредством электрических сигналов. В широком смысле мозг и компьютер обладают схожей архитектурой и содержат по большей части отдельные цепи для ввода, вывода, обработки информации и памяти[117].

Кто же лучше справляется с решением задач, мозг или компьютер? Глядя на достижения компьютерных технологий за последние десятилетия, можно прийти к выводу, что пальма первенства принадлежит компьютеру. И действительно, были созданы машины и программы, способные побеждать человека в сложных играх: в 1990-е годы в шахматах, позднее в го, а недавно и в состязаниях на эрудицию, например в телевикторине Jeopardy! И все же человек превосходит компьютер в решении многочисленных повседневных задач, от распознавания отдельных велосипедистов или пешеходов на оживленной городской улице до умения взять чашку чая и плавным движением поднести ее к губам — не говоря уже о способности творить и выстраивать концепции.

Почему компьютер хорошо справляется с одними задачами, а мозг с другими? Сравнение компьютера и мозга всегда было чрезвычайно полезным и для нейробиологов, и для инженеров. Это сравнение началось на заре компьютерной эры с небольшой, но очень глубокой книги «Вычислительная машина и мозг» Джона фон Неймана, американского ученого, разработавшего в 1940-х годах архитектуру вычислительной машины, которая до сих пор составляет основу большинства современных компьютеров[118]. Взглянем на некоторые показатели, по которым проводилось сравнение (см. таблицу).

* Персональные компьютеры в 2008 году.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Гиперпространство. Научная одиссея через параллельные миры, дыры во времени и десятое измерение
Гиперпространство. Научная одиссея через параллельные миры, дыры во времени и десятое измерение

Инстинкт говорит нам, что наш мир трёхмерный. Исходя из этого представления, веками строились и научные гипотезы. По мнению выдающегося физика Митио Каку, это такой же предрассудок, каким было убеждение древних египтян в том, что Земля плоская. Книга посвящена теории гиперпространства. Идея многомерности пространства вызывала скепсис, высмеивалась, но теперь признаётся многими авторитетными учёными. Значение этой теории заключается в том, что она способна объединять все известные физические феномены в простую конструкцию и привести учёных к так называемой теории всего. Однако серьёзной и доступной литературы для неспециалистов почти нет. Этот пробел и восполняет Митио Каку, объясняя с научной точки зрения и происхождение Земли, и существование параллельных вселенных, и путешествия во времени, и многие другие кажущиеся фантастическими явления.

Мичио Каку

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина

Теория эволюции путем естественного отбора вовсе не возникла из ничего и сразу в окончательном виде в голове у Чарльза Дарвина. Идея эволюции в разных своих версиях высказывалась начиная с Античности, и даже процесс естественного отбора, ключевой вклад Дарвина в объяснение происхождения видов, был смутно угадан несколькими предшественниками и современниками великого британца. Один же из этих современников, Альфред Рассел Уоллес, увидел его ничуть не менее ясно, чем сам Дарвин. С тех пор работа над пониманием механизмов эволюции тоже не останавливалась ни на минуту — об этом позаботились многие поколения генетиков и молекулярных биологов.Но яблоки не перестали падать с деревьев, когда Эйнштейн усовершенствовал теорию Ньютона, а живые существа не перестанут эволюционировать, когда кто-то усовершенствует теорию Дарвина (что — внимание, спойлер! — уже произошло). Таким образом, эта книга на самом деле посвящена не происхождению эволюции, но истории наших представлений об эволюции, однако подобное название книги не было бы настолько броским.Ничто из этого ни в коей мере не умаляет заслуги самого Дарвина в объяснении того, как эволюция воздействует на отдельные особи и целые виды. Впервые ознакомившись с этой теорией, сам «бульдог Дарвина» Томас Генри Гексли воскликнул: «Насколько же глупо было не додуматься до этого!» Но задним умом крепок каждый, а стать первым, кто четко сформулирует лежащую, казалось бы, на поверхности мысль, — очень непростая задача. Другое достижение Дарвина состоит в том, что он, в отличие от того же Уоллеса, сумел представить теорию эволюции в виде, доступном для понимания простым смертным. Он, несомненно, заслуживает своей славы первооткрывателя эволюции путем естественного отбора, но мы надеемся, что, прочитав эту книгу, вы согласитесь, что его вклад лишь звено длинной цепи, уходящей одним концом в седую древность и продолжающей коваться и в наше время.Само научное понимание эволюции продолжает эволюционировать по мере того, как мы вступаем в третье десятилетие XXI в. Дарвин и Уоллес были правы относительно роли естественного отбора, но гибкость, связанная с эпигенетическим регулированием экспрессии генов, дает сложным организмам своего рода пространство для маневра на случай катастрофы.

Джон Гриббин , Мэри Гриббин

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Научно-популярная литература / Образование и наука