Читаем Мозговой трест. 39 ведущих нейробиологов – о том, что мы знаем и чего не знаем о мозге полностью

Чувствительность к переменам и нечувствительность к постоянству наблюдается не только на уровне сенсорных рецепторов. Почти в каждом нейроне мозга есть свои ионные каналы — в частности, натриевые, инициирующие биопотенциал (пропуская ионы натрия в нейрон), и калиевые, гасящие биопотенциал (выпуская ионы калия из нейрона). Существует немало разновидностей натриевых и калиевых каналов, и многие из них инактивируются (то есть выключаются) в ответ на долгое использование. Поэтому, даже когда химические нейромедиаторы вызывают длительную или повторяющуюся стимуляцию нейронов, ионные каналы благодаря своим свойствам ограничивают выработку биопотенциалов. Например, в некоторых нейронах инактивация натриевых каналов затрудняет создание биопотенциалов в ответ на непрерывную стимуляцию[107]. Тем временем калиевые каналы постепенно увеличивают поток ионов, помогая замедлить или прекратить подачу сигналов нейроном после выработки нескольких биопотенциалов. Такая координация потоков ионов натрия и калия позволяет генерировать электрические сигналы только при появлении первых стимулов. Этот процесс приспособления называется аккомодацией. За редкими исключениями, все основные эффекторные клетки коры и гиппокампа — те, что инициируют выработку биопотенциалов в нейронах-мишенях, — способны к аккомодации[108]. Мы не всегда знаем, какого рода информацию передают эти «приспособляющиеся» нейроны, но нам известно, что сильнее всего они реагируют на изменение стимула[109].

Аналогичным образом у белков рецептора нейромедиатора может произойти десенсибилизация, когда их ионные каналы закрываются после продолжительной стимуляции нейрона[110]. Но у нейронов также есть интересная способность реагировать на долговременное (несколько дней и больше, что случается в результате усиленной передачи сигналов по определенной нейронной цепи) повышение концентрации нейромедиаторов простым поглощением собственных рецепторов нейромедиаторов, в результате чего на поверхности клетки становится меньше рабочих рецепторов. Отчасти такая реакция может лежать в основе невосприимчивости к лекарствам, наркотикам и даже острой пище[111]. И наоборот, когда выработка нейромедиатора снижается, нейрон может вырабатывать больше рецепторных белков и создавать больше соответствующих ионных каналов. Таким образом, чрезмерная стимуляция купируется до нормального уровня входящих сигналов, а недостаточная стимуляция делает нейронную цепь чрезвычайно чувствительной даже к слабым сигналам. Но как клетка узнает, что ей делать? Разнообразные системы обратной связи клетки, во многих из которых используются особые биохимические свойства ионов кальция, позволяют нейронам «вычислять» приемлемую интенсивность реакции между слишком сильной и слишком слабой. Подобные процессы запускаются тогда, когда изначально приятный (или неприятный) стимул возникает снова и снова. Острота восприятия ослабевает, когда мозг находит точку равновесия[112].

Соответствующим образом меняются ощущения на уровне всего организма, ослабевая при повторном стимулировании и обостряясь только в случае изменений. Простая иллюстрация этого феномена была получена в опытах с морским моллюском Aplysia, который втягивает жабры, реагируя на легкое прикосновение. Серия безвредных прикосновений вызывает у моллюска привыкание, и он перестает реагировать, пока касание не сопровождается чем-то более неприятным, например электрическим разрядом[113]. Что касается приятных ощущений, то голодные крысы будут прилагать одинаковые усилия для получения как обычной, так и более привлекательной еды, тогда как сытые согласятся трудиться только ради новых лакомств, которые покажутся им особенно аппетитными. Готовность крыс работать за еду может быть ослаблена препаратами, которые блокируют рецепторы натуральных опиатов и дофамина — нейромедиаторов в нейронных цепях, передающих сигналы вознаграждения. Таким образом, пути, по которым поступает вознаграждение, стимулируются предвкушением и/или употреблением пищи, но у сытых крыс это происходит только при условии, если новая пища будет лучше съеденной[114]. Иными словами, нет никакого смысла «оставлять место» для десерта: он все равно доставит вам удовольствие, если будет вкуснее предыдущих блюд.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Гиперпространство. Научная одиссея через параллельные миры, дыры во времени и десятое измерение
Гиперпространство. Научная одиссея через параллельные миры, дыры во времени и десятое измерение

Инстинкт говорит нам, что наш мир трёхмерный. Исходя из этого представления, веками строились и научные гипотезы. По мнению выдающегося физика Митио Каку, это такой же предрассудок, каким было убеждение древних египтян в том, что Земля плоская. Книга посвящена теории гиперпространства. Идея многомерности пространства вызывала скепсис, высмеивалась, но теперь признаётся многими авторитетными учёными. Значение этой теории заключается в том, что она способна объединять все известные физические феномены в простую конструкцию и привести учёных к так называемой теории всего. Однако серьёзной и доступной литературы для неспециалистов почти нет. Этот пробел и восполняет Митио Каку, объясняя с научной точки зрения и происхождение Земли, и существование параллельных вселенных, и путешествия во времени, и многие другие кажущиеся фантастическими явления.

Мичио Каку

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина

Теория эволюции путем естественного отбора вовсе не возникла из ничего и сразу в окончательном виде в голове у Чарльза Дарвина. Идея эволюции в разных своих версиях высказывалась начиная с Античности, и даже процесс естественного отбора, ключевой вклад Дарвина в объяснение происхождения видов, был смутно угадан несколькими предшественниками и современниками великого британца. Один же из этих современников, Альфред Рассел Уоллес, увидел его ничуть не менее ясно, чем сам Дарвин. С тех пор работа над пониманием механизмов эволюции тоже не останавливалась ни на минуту — об этом позаботились многие поколения генетиков и молекулярных биологов.Но яблоки не перестали падать с деревьев, когда Эйнштейн усовершенствовал теорию Ньютона, а живые существа не перестанут эволюционировать, когда кто-то усовершенствует теорию Дарвина (что — внимание, спойлер! — уже произошло). Таким образом, эта книга на самом деле посвящена не происхождению эволюции, но истории наших представлений об эволюции, однако подобное название книги не было бы настолько броским.Ничто из этого ни в коей мере не умаляет заслуги самого Дарвина в объяснении того, как эволюция воздействует на отдельные особи и целые виды. Впервые ознакомившись с этой теорией, сам «бульдог Дарвина» Томас Генри Гексли воскликнул: «Насколько же глупо было не додуматься до этого!» Но задним умом крепок каждый, а стать первым, кто четко сформулирует лежащую, казалось бы, на поверхности мысль, — очень непростая задача. Другое достижение Дарвина состоит в том, что он, в отличие от того же Уоллеса, сумел представить теорию эволюции в виде, доступном для понимания простым смертным. Он, несомненно, заслуживает своей славы первооткрывателя эволюции путем естественного отбора, но мы надеемся, что, прочитав эту книгу, вы согласитесь, что его вклад лишь звено длинной цепи, уходящей одним концом в седую древность и продолжающей коваться и в наше время.Само научное понимание эволюции продолжает эволюционировать по мере того, как мы вступаем в третье десятилетие XXI в. Дарвин и Уоллес были правы относительно роли естественного отбора, но гибкость, связанная с эпигенетическим регулированием экспрессии генов, дает сложным организмам своего рода пространство для маневра на случай катастрофы.

Джон Гриббин , Мэри Гриббин

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Научно-популярная литература / Образование и наука