Можем повторить. Сборник рассказов

– Убивать человека вот так? По-моему, это неправильно. Да и потом, – он грустно усмехнулся, – для некоторых, смерть – это слишком легко.

***

– Ну что, готовы? – Двигарский был деловит и сосредоточен.

– У… у-уже? – дрогнул голос Викентия Наумовича. – А п-почему так рано?

– Ну что вы, профессор, уже шесть вечера, – прокурор взглянул на часы, покачал головой, – все согласно процессуальным нормам. Приговоренного покормили, сейчас его переодевают в специальную робу. Кстати, – он осмотрел профессора, – вам бы тоже переодеться, в свое. А то скажут потом что исполнитель – это какой-то боец. Нет, пусть будет все по закону!

Викентий Наумович вздрогнул.

– Его отведут в специально подготовленную комнату, с двумя входами. Один для него, другой для вас. Я оглашу приговор, затем, – прокурор как на сцене повел рукой, – ваш выход!

У Лебедевского предательски подкосилась правая нога. Майор успевший подхватить профессора под плечо, не дал растянуться на бетонном полу.

– Ну что вы, что вы, Викентий Наумович! – профессору показалось, что ему сейчас надают оплеух. – Держитесь, вам сейчас раскисать не годиться. Майор, у вас найдется? …

Рыбцов понятливо кивнул, куда-то пропал из поля зрения Лебедевского, но через минуту появился, протягивая ему треть стакана прозрачной жидкости.

Профессор выпил, пищевод обожгло.

– Пятьдесят грамм водки, на стрелковых соревнованиях считается за допинг, – со знанием дела пояснил майор, – убирает лишние мышечные напряжения, рука перестает дрожать. Вам я плеснул чуть больше.

– Можно еще, – дрожащим голосом попросил Викентий Наумович.

Сергей глянул на Двигарского, тот поморщился, и незаметно махнул рукой.

Снова появился стакан, в него полилась тонкая струйка. Профессор дернулся, вцепился двумя руками в бутылку, потянул на себя, припал к горлышку жадно глотая. Майор с прокурором бросились на него, выламывая из рук вожделенный сосуд.

– Ну полноте, полноте! Что вы? Барышня кисейная? – голос прокурора стегнул по ушам как пощечина, – хотели сурового правосудия господин профессор? Вот и хлебайте полной ложкой! А то, как с трибуны пламенные речи задвигать так это вы – люди в красивых костюмах, а как дерьмо за вами разгребать, так это нам, ребятам в форме!

Викентий Наумович, тяжело дыша стоял в конце коридора, перед неприметной дверью. Рядом страховал майор. В ухо, по маленькому наушнику должен был давать команды прокурор. Из-за двери доносилось приглушенное «бу-бу-бу»: «… на основании… бу-бу-бу …признать виновным… бу-бу-бу …»

– Дверь откроется автоматически, – инструктировал Рыбцов, – входите, цель зафиксирована перед вами. Вытягиваете руку, целитесь, нажимаете. Над головой мишени будет лампочка, она присоединена к сердечному датчику. Стреляете до тех пор, пока она не перестанет мигать. Ясно?

Лебедевский тяжело кивнул. Он плохо соображал, одна единственная мысль билась в голове в такт буханью пульса: «Скорей бы это кончилось, скорей бы это кончилось, скорей бы это кончилось»

«… приговор окончательный, обжалованию не подлежит. … бу-бу-бу … привести в исполнение!»

– Заряжен, проверен, снят с предохранителя! – почти крикнул (а может шепнул?) в ухо майор, вкладывая в руку пистолет. – Не пуха!

Он ободряюще хлопнул по плечу, дверь откатилась в сторону, по глазам ударил свет! В ухе что-то жужжало и вибрировало. Лебедевский, обреченно поднимая руку шагнул в проем.

Прямо перед ним, метрах в шести, в ярко освещенном коридоре, к какому-то вертикальному столбу или балке был привязан человек. Или не человек? Нечто, в серой робе, с белым пятном на груди, с завернутыми за спину руками. Поперек шла пара кожаных ремней, удерживающих ЭТО вертикально. На голове – мешок.

Сзади пророкотав по роликам, закрылась дверь.

«Так это же не человек!» – радость затопила Викентия Наумовича, – «Это мишень! Точно, это же еще одна тренировка!»

В ухе снова прожужжало, и он, наконец разобрал голос прокурора:

– Лебедевский, стреляйте!

Прицелился… И в этот миг мешок пошевелился! Сквозь подступающую тошноту в голове набатом ударило: «Это же ТОЖЕ человек!!!»

Почему-то вспомнилась мать подсудимого, виденная им на записи суда. Серенькая сгорбленная старушка, просидевшая как в оцепенении все заседание. После оглашения к ней вызывали врача.

«Постойте, я еще не готов!» – захотелось обернуться и выбежать. – «А есть ли у него дети? Я не помню из дела, есть ли дети!»

Плечо заныло от напряжения, рука под тяжестью пистолета стала опускаться. Он заметил часто-часто мигающую красную лампочку над головой … этого, в сером, его вздымающуюся грудь… Даже мокрые потеки в районе паха.

«Человек…»

Краем глаза профессор заметил какое-то шевеление справа. Только сейчас он понял, что правую стену образует толстенное стекло, разглядеть сквозь которое с его места ничего невозможно: свет в коридоре превращал стекло в зеркало.

– Лебедевский! – снова рявкнуло в ухе. – Пристрели подонка, или ты хочешь, чтоб он добрался и до твоей дочурки?

Викентий Наумович вспомнил лицо Вики, представил, что это она на тех снимках, расхристанная, со следами ножевых порезов…