Мрачная трапеза. Антропофагия в Средневековье [Литрес]

Когда табу обретает физические черты через изображение, его таинственность, как и «невыразимость», постепенно сходят на нет. Подобная «власть» ставит художника перед основополагающим выбором: может ли он на самом деле изобразить дантовское «мерзостное брашно», то есть момент поглощения человеческой плоти. Некоторые предпочитают ничего не скрывать и придают ему форму, другие следуют стратегии, согласно которой людоедство изображается либо символически, либо в момент, напрямую предшествующий или последующий трапезе, что дает зрителю необходимые координаты для реконструкции самого акта. Обе тенденции сосуществуют.

Одна из миниатюр Евангелия Оттона III, рукописи, созданной в Рейхенау в X–XI веке и сегодня хранящейся в Баварской государственной библиотетке в Мюнхене (ms. Clm 4453), останавливается на предшествующем каннибализму детоубийстве. Многочисленные библейские аллегории и сцена убийства предоставляют зрителю простор для воображения (рис. 1). В случае расписной заглавной буквы одной из латинских версий «Иудейской войны» Иосифа Флавия, созданной около 1170–1180 года в Корбье и сегодня хранящейся в Национальной библиотеке Фрнации в Париже (ms. Latin 16730), акт антропофагии изображен символически: Мария подносит еще живого ребенка к открытым устам, в то время как изображенный тут же Иосиф Флавий сурово порицает ее выразительным жестом, указывая на младенца (этот жест является типичным для свидетелей каннибализма, рис. 2).

Настолько же эффективно намекают на поедание сцены разделения останков и их готовка: это случай одной из копий «Наказания Господа Нашего», составленной около 1373 года и входящей в состав рукописи Français 25415, на сегодняшний день хранящейся в Национальной библиотеке Франции. Здесь присутствуют миниатюры, на которых в хронологическом порядке изображены две женщины (Клариса и госпожа), сначала намеревающиеся разделать, а потом приготовить плоть своих детей.

В некоторых случаях каннибализм изображается недвусмысленно, как например в Часослове Невилла Хорнби, который сегодня находится Британской библиотеке Лондона (ms. Egerton 2781, составленный около 1340 года, рис. 3). Миниатюра занимает целый лист, представляя кровожадное зрелище взятия Иерусалима, в котором каннибализм известен по двум случаям: две женские фигуры, практически одинаковые, обгладывают детей, укрывшись в помещениях, куда наш взгляд падает сквозь пролеты арок. Фигура справа расположилась в городской башне и вгрызается в ягодицы ребенка, в то время как вторая родительница, что находится на другом конце городских стен, с левой стороны, вонзает зубы в голову жертвы. В современных этой миниатюре и последующих итальянских рукописях «Божественной Комедии» в той же самой характерной позе увековечен граф Уголино, обгладывающий череп епископа Руджери[98], в XXXIII песни «Ада» (речь идет о манускрипте Italien 2017 из Национальной библиотеки Франции и кодексах Egerton 943 вместе с более поздним Yates Thompson 36 из Британской библиотеки; в манускрипте британской библиотеки вышеописанная миниатюра соседствует со сценой, в которой тот же самый граф поедает своих детей в Башне Гваланди).

Независимо от того, является иллюстрация подробным изображением или лишь намекает на страшное преступление, однозначно распознать эпизод детского каннибализма позволяет само тело ребенка: в любой иконографии касающейся антропофагии, мы узнаем о природе трапезы благодаря телу жертвы – целому, расчлененному, либо по одному из его членов. В случае матерей антропофагов чаще можно увидеть живого младенца или его целые останки. Это необходимо, чтобы показать возраст ребенка, намекнуть на связь между преступником (матерью) и жертвой (новорожденным ребенком), давая таким образом понять, что речь идет именно об «убийстве с целью каннибализма со стороны матери».