Райан цеплялся за этот странный образ, по легенде памятник принца сначала держал своё настоящее сердце, но поскольку оно не могло сохраниться в такой среде, его пришлось заменить на гипсовое. И он разглядывал долго-долго этот зловещий шедевр и представлял его с настоящим сердцем, только что из живой плоти, интересно, подарил ли этот кусок настоящей плоти искру жизни этой скульптуре, хотя бы на миг? Вероятно. И Райан вновь вспомнил слияние скульптуры с Джулианом и ощутил схожие ощущения, именно живой человек способен оживить мрамор, лишь живое человеческое сердце способно вдохнуть жизнь в эти холодные мраморные изваяния, стремящиеся к экзальтации. Соединение живого и мёртвого, гармонизация искусственного и натурального, полное слияние камня и плоти для создания идеальной красоты, божественного катарсиса.
После своих европейских путешествий Райан вновь засел в Америке. Он параллельно занимался своими насущными делами, хотя не в полную силу, его окружали профессионалы, ему нечего бояться за свой бизнес. А пополнение его галереи уже скоро осуществится, ведь он за последние месяцы прикупил достаточно работ, что также принял и Жан, который каким-то образом стал его главным советником (но он не платил ничего Ланже, кроме как процентов за съём скульптуры Джулиана, так что пока он так и не добился её покупки). Он теперь методично и придирчиво выбирал мраморные предметы интерьера, решив в скором времени открыть в своей галерее мраморный зал. После работ Ланже у него были невероятно завышенные требования, так что он даже не рассматривал просто красивые безделушки, ему нужен был в них некий потенциал на искру жизни. Что-то не кричащее об их мёртвой неподвижности, а наоборот, что-то противящееся этой неподвижной мраморной тюрьме.
Он любил реализм в мраморе, хотя не брезговал разглядывать и абстрактные работы, но мрамор был точным материалом, и чаще всего скульпторы лепили из него реалистичные и натуральные работы. Райану нравилось разглядывать их и щупать изгибы линий, текстурную поверхность, гладкость камня, было в этом что-то успокаивающее, но при этом и стимулирующее. Этот камень навевал на него тоску, что мир не идеален, и его шероховатые огрубевшие руки стареющего человека были кошмарным контрастом в сравнении с полированной структурой мрамора. Он старался не думать о своей бренности и увядающей красоте, пытаясь нащупать связь сквозь свои нервные окончания, когда плоть не имела значения. В его руках мраморные фигуры принимали его тепло, и под бликами заходящего солнца он видел в них перемены, а вечером под причудливый свет его светильников он выискивал в них лучшие ракурсы, придающие им живой блеск. Но это не работало со скульптурой Джулиана, она как будто бы требовала зарядиться энергией живого Джулиана, чтобы ответить и Райану своим намёком на то, что и ей присуща тяга к жизни, и что её смерть – не вечное состояние.
Он также начал более пристально изучать мраморные скульптуры и по частям, любуясь отдельно конечностями, чертами лица, имитацией движений. Ему было интересно впитать в себя эту идеальную красоту, запомнить её, сохранить эти безупречные линии в своём воображении, желая через эту призму начать видеть так же и людей. Это было непросто, разница была слишком огромной, но всё же каждый раз, когда он смотрел на красивого парня, позирующего возле популярной картины в его галерее, он мысленно сглаживал все его неровности, улучшал кожу, подгоняя под рамки эстетического восприятия мраморных скульптур. И хотя у него не получалось испытать те же самые чувства, когда Джулиан и его скульптура вдруг становились единым целым, всё же общее впечатление от красивых людей у него снова повысилось. Это были прекрасные чувства, как будто перед ним постепенно всё уродливое и подверженное тлению обретало безукоризненные формы, отбрасывало всё лишнее и грузное, и готово было воспарить в небо. Но это всё было кратковременной иллюзией, и когда он возвращался обратно в свою реальность, с потными ладонями, волосатыми носами, морщинистыми лицами и кривыми ногами, ему хотелось запереться в своей галерее и поскорее забыться. Потому что мир был настолько кошмарен во всех своих физических проявлениях, что лучше было стать отшельником и истлеть на глазах у своих мраморных зрителей.