МРНЫ (почти правдивая история)

— Ты здесь все время живешь? — спросил я паренька, пока варилась картошка.

— По большей части. Вас Виктор зовут?

— Да. А тебя?

— Микулаш. Николай по-вашему.

Маша дулась — стояла у маленького очага, дым которого поднимался к дырке наверху юрты — аила, как называли юрту алтайцы, — и возила по дну котла деревянной мешалкой.

— Микулаш, где у тебя соль? — спросила она, не оборачиваясь. Игнорировала меня.

— На полке, в синей жестянке.

— Родители у тебя есть? — продолжал я допрашивать хозяина, чтобы не слышать Машиного молчания.

— Мать в городе.

— Учишься где-нибудь?

— Не, работаю. Я сам живу.

— Один, в глуши? А что так? Молодежь, наоборот, в город сейчас уехать старается. Со сверстниками разве не интересней, чем одному?

Микулаш молчал. Может, не хочет, чтобы к нему с расспросами лезли. Но хозяин должен быть вежливым с гостями, и он все же ответил:

— Знаю я их интересы. У кого круче айфон да кто больше вы­пьет.

— Что, все как один такие примитивные?

— Мне все больше такие попадались. Плоские.

— А ты, значит, круглый? — хохотнул я.

Теперь он замолчал прочно.

Да, по-дурацки вышло. На меня иногда находит, и я могу ради смеха подколоть человека, ну что за характер. Парень-то видно, что серьезный, и жизнь у него нелегкая.

— Ты, Витя, лучше бы поблагодарил человека за то, что приютил тебя, — строго сказала Маша, покончив с бойкотом. Она тащила закопченный котелок с варевом.

Я вскочил и расчистил место на крошечном самодельном столике.

— Я пошутил, Коля. Я вообще шутник. И правда, прости, забыл тебе спасибо сказать.

— Я вам не Коля. Не можете запомнить Микулаш, тогда Николаем зовите, — буркнул он. И чуть погодя добавил: — Над другими шутят, чтобы себя за чужой счет поднять. Вы не задумывались?

Он поднял на меня злые глаза. Видать, не раз доставалось ему в жизни от всяких шутников.

— А ты не задумывался, кто на шутки обижается? — не смог я остановиться. Что за бес в меня вселился?

— Витя! — одернула меня Маша.

— Смотря какие шутки, — отрезал парень. — А за «дурака» и огрести можно.

Н-да, поговорили. Ели в молчании. Микулаш попробовал Машиной стряпни, встал и принес соль. Мы досолили совсем пресную картофельную похлебку. Маша смотрела на синюю жестянку. Потом вдруг перестала жевать.

— У тебя, Микулаш, что лежит в другой синей железной баночке?

Оглянулся на полку с приправами и неожиданно засмеялся. Смотрю, и Маша улыбается. Я не понял, в чем дело, но за компанию тоже сижу — рот до ушей. Через мгновение мы все хохотали. Долго хохотали. Подозрительно долго. Прямо остановиться не могли.

Тут до меня вдруг стало доходить.

— Машуня, а чем ты посолила картошечку? — спрашиваю я, с трудом втискивая слова между приступами смеха.

— Действительно, чем это я посолила? — спросила она Микулаша, утирая слезы.

— А это тайна, — рыдал он от хохота.

— Дедова тайна? — Маша, кажется, тоже кое-что заподозрила и перестала смеяться. Ненадолго, впрочем.

— Точно, дедова! Какая понятливая тетя, — заливался парнишка.

— А кто у нас дед? — поинтересовался я, икая.

— А дед у нас шаманом, Витя, был, — сообщила мне жена, сдерживая смех прямо руками — держала себя за щеки.

— И что теперь с нами будет? — похолодел я, смеясь.

— Ой, что бу-у-у-уди-и-ит, — глумился Микулаш. — Вот и над вами пошутили. Причем не я, а покойник. Он за меня всегда вступается.

— Мы не отравимся? — хохотнула Машуня.

— Выживете. Он этим снадобьем тоску зеленую лечил. Как рукой снимало. Самые сумрачные типы корчились тут от смеха. И я, малец, ржал с ними заодно. Дед веселый у меня был, это да. Вот кто пошутковать любил до полного беспамятства. Но ему прощали все — боялись обижаться. И просто из уважения. Всем помогал. Но не без разбору, между прочим. И не за так. За так нельзя, иначе своего убудет.

Паренек наш наконец разговорился. Ненормальный хохот отпустил, голова была легкая и беспечная. За чаем мы болтали, обменивались телефонами. Потом я вдруг заметил, что нет котов. Как это они пропустили обед? На них не похоже, они бы почуяли запах.

Выглядываю, зову — нет нигде. Тут вспоминаю, из-за чего мы с Машей поссорились. Я пожурил ее за то, что разрешила духам заводить какие-то мутные дела с кошкой. На самом деле я не верил, что все это было в реальности. Просто Маша увидела сон, и так совпало, что меня в этот момент отпустило. Но мне не понравилось, что она позволила принести в жертву кого-то из наших кошаков, хоть бы и во сне. Интересно, а если бы у меня потребовали выкуп за Машину жизнь, что бы я отдал? Сейчас мне кажется — руку бы отдал. Левую. А правую? А кошку отдал бы? А если на выбор — правую руку или кошку? И если бы выбрал кошку, как бы потом с этим жил?

Ой, фу, ну что за мысли!

А что, нормальные мысли. Интересно даже.

Нет, неправильные мысли. Кыш, кыш из моей головы!

Пойду лучше искать хвостатых.

Глава шестнадцатая Четверо и еще одна

Мася

Кто хвостатый, а кто и не очень. Чуете намек?

О фонтан хвоста моего, к тебе обращаюсь! Иссяк ты во цвете лет, о пересохший родник в пустыне моей печали, о погасшее солнце в небе моей судьбы…