Мстёрский ковчег. Из истории художественной жизни 1920-х годов

^{Георгий (Гора) Бучнев. Ученическая работа. Вторая половина 1920-х. Мстёрский художественно-промышленный техникум}

Почти одновременно с публикацией о «парижских» журналах вышла другая работа того же автора — о «Вестнике исполкома московских Высших государственных мастерских» 1920 года, тираж которого был полностью уничтожен, а единственный экземпляр сохранился в Лос-Анджелесе, в Институте Гетти[947]. Эти артефакты исчерпывают известные примеры периодических изданий, относящихся к генерации многочисленных ГСХМ рубежа 1920-х годов. В таком контексте журналы мстерян преобретают значение редких памятников революционных художественных реформ.

^{Группа выпускников и педагогов Мстёрского художественно-промышленного техникума. Фотография из журнала «Искусство». Июнь 1926. Мстёрский художественный музей}

Мстёрские опыты самодеятельных изданий отделяет от московских всего пять-шесть лет. Небольшой срок для тягучего мирного времени — эпоха для времени перемен. Трудно проводить какие-либо параллели между ними. Но, поддаваясь соблазну, видишь в основном различия — не генетические, а стадиальные. Можно предположить, что член редколлегии мстёрского журнала «Искусство в труд» Сергей Светлов и заведующий техникумом Виктор Киселёв были знакомы с журналом учеников Казимира Малевича и с «Вестником» Сергея Сенькина. Но в отличие от адептов супрематизма, смотревших на школу Свободных мастерских как на «лабораторию изобразительных искусств отвлеченного (не производственного) характера», они следовали за производственной, служебной идеологией ЛЕФа. Об искусстве в изданиях 5-й МОПС говорится не иначе как в контексте социального. Программно они словно младшие братья большого партийного журнала — всероссийского рупора идей Владимира Маяковского, Осипа Брика, Сергея Третьякова и прочих лефов, его эхо.

Глава 10 После коммуны

^{Здание Московского училища живописи, ваяния и зодчества, где в 1920-е годы размещался Вхутемас-Вхутеин. Начало XX в. Раскрашенная открытка}

^{Выпускники Мстёрского художественно-промышленного техникума. Конец 1920-х. Мстёрский художественный музей}

Комиссариат просвещения, как видно на мстёрском примере, придавал большое значение своим экспериментальным образовательным структурам. «Опытно-показательные и опорные учреждения — это рычаг, с помощью которого мы станем поднимать массовую школу, улучшать ее», — говорил Анатолий Луначарский[948]. Он отдавал должное тем, кто делает эту работу: «Ваша работа трудна, плохо оплачивается — признавал нарком, — порой вы работаете одиноко, лишены поддержки и пути трудны, но вы должны с гордостью думать, что работа ОПУ дает огромные результаты»[949].

Мстёрская опытно-показательная станция наряду с подобными ей экспериментальными площадками испытывала передовые идеи и педагогические технологии, пригодные к тиражированию в условиях типовых школ. В этой нелегкой и благородной деятельности, как ни странно, был запрограммирован итог ее истории. В конце 1920-х государство посчитало, что все условия для реализации проекта массовой школы сложились и нужды в экспериментах больше нет. В 1928 году многолетний патрон Мстёрской станции Наркомат просвещения передал ее в ведение владимирского Губоно. Это была точка невозврата. Она не просто отнимала перспективу развития, но и по существу означала, что дни станции сочтены. Так и произошло. С октября 1928 года 5-я МОПС перестала существовать как единое целое.