Мученики пера

— Я не знаю писателя, который изображалъ-бы жизнь дѣйствительно какъ она есть, говорилъ Биффенъ. — Зола пишетъ трагедіи. Самыя вульгарныя лица становятся у него героями на томъ мѣстѣ, которое отведено имъ въ сильной, вымышленной драмѣ. А мнѣ хотѣлось-бы изображать отнюдь не героевъ, а самыхъ обыкновенныхъ людей изъ толпы, подчиненныхъ мелочнымъ, пошлымъ обстоятельствамъ вседневной жизни. Диккенсъ понималъ возможность такого романа, но склонность къ мелодрамѣ съ одной стороны и юморъ съ другой — мѣшали ему выполнить такой планъ. Возьмемъ примѣръ. Сегодня, когда я проходилъ по Реджентъ-парку, впереди меня шла молодая парочка, — очевидно, влюбленныхъ. Я медленно обошолъ ихъ и слышалъ часть разговора; понятно, что они не обратили на меня никакого вниманія. Такого пустого, пошлаго воркованія не встрѣтишь ни въ одномъ романѣ. Диккенсъ сдѣлалъ-бы его смѣшнымъ, и это была-бы крупная ошибка; иной авторъ постарался-бы идеализировать его, — еще пущая нелѣпость. Что касается меня, то я приведу его въ моемъ романѣ буквально, какъ самый добросовѣстный репортеръ. Это будетъ скучно, но вѣрно жизни; я говорю «скучно», имѣя въ виду обыкновеннаго читателя.

— Я не могъ-бы.

— Вы не могли-бы. Вы реалистъ-психологъ въ литературной сферѣ и не выносите пошлости.

— Не выношу, можетъ быть, потому, что пошлость заѣла меня въ моей жизни.

— Вѣдь и меня тоже, но потому-то она меня и интересуетъ. Я хочу, между прочимъ, указать на роковое вліяніе мелочей на нашу судьбу. Это часто указывалось въ фарсахъ, и оттого иные фарсы наводятъ на такія грустныя мысли. Возьмемъ, напримѣръ, человѣка, который упускаетъ невознаградимый случай составить себѣ карьеру потому только, что у него нѣтъ чистой рубашки; или другого, который могъ-бы жениться на богатой невѣстѣ, еслибы въ рѣшительную минуту ему не попала въ глазъ соринка.

Рирдонъ расхохотался.

— Вотъ и вы тоже, сказалъ Биффенъ тономъ мягкаго упрека, — и вы тоже становитесь на условную точку зрѣніи. Еслибы вы написали что-нибудь подобное, то непремѣнно въ комическомъ видѣ.

— Но самый тотъ фактъ, что наша судьба зависитъ отъ такихъ ничтожныхъ мелочей, — самый этотъ фактъ чудовищно комиченъ. Жизнь — грубый фарсъ, и счастливъ тотъ, кто можетъ глядѣть на него съ юмористической точки зрѣнія.

Я не становлюсь ни на какую точку, а просто говорю: «Глядите, вотъ жизнь!»

— И я завидую вашей честности, Биффенъ, со вздохомъ сказалъ Эдвинъ. — Вы никогда не продадите романа, написаннаго въ этомъ духѣ, и все-таки будете писать его, потому-что вѣрите въ пользу такого метода.

— Я не увѣренъ, что не продамъ.

— Однако, въ ожиданіи, недурно напиться чаю.

Въ первое время супружества Рирдонъ по воскресеньямъ угощалъ друзей плотнымъ ужиномъ; но по мѣрѣ того какъ хозяйство его бѣднѣло, ужины дѣлались жиже и наконецъ совсѣмъ прекратились. Но зная, какъ часто Биффенъ сидитъ безъ обѣда, онъ предложилъ ему чашку чая и кусокъ хлѣба съ масломъ. Они пошли въ столовую (или кухню) и за спартанской трапезой продолжали свой литературный споръ.

— Какъ хотите, а существуютъ-же законы искусства для беллетристики, сказалъ Рирдонъ.

— Они выдохлись, пріѣлись; голова проситъ чего-нибудь поновѣе. Вѣдь и вы сами, въ вашихъ лучшихъ произведеніяхъ, идете наперекоръ рутинѣ. Вѣдь я потому и заинтересовался вами, какъ писателемъ, что глупый рецензентъ ставилъ вамъ это въ упрекъ. Нѣтъ, давайте лучше изображать жизнь какъ она есть. Покажемъ, какъ страстной сценѣ между любовниками мѣшаетъ сильный насморкъ у одного изъ нихъ; какъ у хорошенькой дѣвушки передъ баломъ, на которомъ ей предстоитъ блистать, вскакиваетъ на носу багровый вередъ. Покажемъ всѣ пошло-прозаичсскія случайности въ человѣческой жизни, но покажемъ ихъ безъ малѣйшей тѣни юмора; иначе выйдетъ не жизнь.

Часовъ въ восемь вернулась Эми съ ребенкомъ и вмѣстѣ съ ними вошолъ Мильвэнъ.

Трое мужчинъ встрѣтились съ шутками и смѣхомъ, и маленькая комната вскорѣ наполнилась дымомъ трехъ трубокъ.

— Отчего вы не снимаете пальто, мистеръ Биффенъ? спросила вошедшая хозяйка.

— Извините, мистрисъ Рирдонъ; мнѣ неудобно снять.

Она поглядѣла на него озадаченная, но взглядъ мужа предостерегъ ее отъ настояній.

Эми любила Биффена за его неизмѣнную почтительность къ ней. Онъ считалъ Рирдона величайшимъ счастливцемъ въ мірѣ. Бѣдный писатель — и женатъ, да еще на такой дѣвушкѣ какъ Эми! Любовь женщины была для Биффена неосуществимою мечтой. Въ тридцать-пять лѣтъ онъ не могъ обезпечить даже своего собственнаго пропитанія, такъ ужь гдѣ тутъ было мечтать о женитьбѣ!.. Почтительность, съ которою онъ слушалъ Эми и отвѣчалъ ей, составляла рѣзкій контрастъ съ фамильярнымъ и развязнымъ тономъ Мильвэна. Биффенъ даже не курилъ въ ея присутствіи, несмотря на разрѣшеніе; тогда какъ Джэсперъ безцеремонно пускалъ облака табачнаго дыма, разговаривая съ нею.

По уходѣ гостей, Эми узнала, отчего Биффенъ не снималъ пальто.

— Этотъ бѣднякъ умретъ когда-нибудь голодною смертью! вскричала она. — Надѣюсь, что ты накормилъ его.