Мученики пера

— Хорошо, не будемъ говорить объ этомъ. Можетъ быть, и не стоитъ. Съ философской точки зрѣнія, такія вещи ничтожны; но я не достаточно философъ для этого. — Онъ засмѣялся и продолжалъ надтреснутымъ голосомъ: — Что ни говори, а горько сознавать незаслуженную неудачу въ жизни. Ты видишь, я еще не такъ старъ, чтобы не быть уже въ силахъ достигнуть чего-нибудь. У меня ослабѣло зрѣніе, но я могу поберечь его, полечиться. Будь у меня свой органъ, я могъ-бы писать отъ времени до времени критическія статьи въ лучшемъ моемъ стилѣ. Ты помнишь замѣтку Гинкса обо мнѣ, въ его послѣдней книгѣ? Мы смѣялись надъ нею, но вѣдь онъ говорилъ правду. У меня дѣйствительно есть тѣ качества, которыя онъ мнѣ приписывалъ. Человѣкъ не можетъ не сознавать своихъ достоинствъ, какъ и своихъ недостатковъ. Я написалъ нѣсколько замѣчательныхъ вещей. Помнишь ты мою статью о лордѣ Гербертѣ Шербери? Едва-ли найдется болѣе тонкая критическая статья, но она затерялась среди журнальнаго хлама. Мѣткость-то моихъ шпилекъ и надѣлала мнѣ такъ много враговъ. Погоди! Дай мнѣ только завести свой журналъ, и на досугѣ, да съ яснымъ духомъ, я буду такъ отдѣлывать ихъ!

— Это недостойно тебя. Не лучше-ли игнорировать своихъ враговъ? Я, по крайней мѣрѣ, старалась-бы, при такихъ условіяхъ, не давать воли своимъ личнымъ чувствамъ.

— Ты права, душа моя. и не думай, что во мнѣ громче всего говоритъ мелочная мстительность. Это было-бы несправедливо. Нѣтъ, во мнѣ съ дѣтства жило страстное желаніе достигнуть литературной извѣстности. Между тѣмъ, лучшая часть моей жизни уже прошла, и я прихожу въ отчаяніе, чувствуя, что мнѣ не удалось пробиться на то мѣсто, которое я долженъ-бы по праву занимать. Теперь къ этому остается только одинъ путь: сдѣлаться редакторомъ солиднаго журнала. Только такимъ образомъ я могу еще заставить людей признать мои права. Многіе талантливые люди умираютъ непризнанными потому только, что имъ не удалось заявить о себѣ. Въ настоящее время вниманіемъ публики овладѣваютъ только беззастѣнчивые афферисты, которые такъ громко трубятъ свои рекламы, что заглушаютъ голоса честныхъ писателей.

Мэріанъ понимала, что все это говорится для того, чтобы тронуть ее, и ей тяжело было видѣть своего отца въ этой унизительной роли просителя, тѣмъ болѣе, что необходимость вынуждала ее быть непреклонной. Она вѣрила, что въ его оцѣнкѣ собственныхъ силъ была доля правды; что, по уму и таланту, онъ былъ выше многихъ изъ опередившихъ его на пути къ успѣху, хотя, какъ редакторъ, онъ почти навѣрняка потерпѣлъ-бы неудачу. Но хуже всего было то, что она не могла говорить съ нимъ прямо и должна была давать ему поводъ думать, что она колеблется изъ эгоизма, тогда какъ она была убѣждена, что уступивъ ему, она подвергла-бы риску его собственную будущность, погубивъ, можетъ-быть, и свои шансы на счастье.

— Не лучше-ли отложить этотъ разговоръ, пока деньги еще не въ моихъ рукахъ? сказала она, помолчавъ.

— Отложимъ. Только не думай, что я стараюсь повліять на тебя, говоря о моихъ неудачахъ. Это было бы слишкомъ низкою уловкой. Я неохотно говорю о себѣ и воспользовался этимъ случаемъ только для того, чтобы дать тебѣ лучше узнать меня. Надѣюсь, однако, что ты обсудишь мои слова.

Мэріанъ была очень довольна, когда этотъ разговоръ прекратился.

Въ слѣдующее воскресенье Юль спросилъ дочь за завтракомъ, собирается-ли она куда-нибудь въ этотъ день.

— Да, отвѣтила она, съ трудомъ подавляя смущеніе.

— Жаль! Я хотѣлъ пригласить тебя пойти со мною къ мистеру Квэрнби. Ты отлучишься на весь вечеръ?

— Часовъ до девяти, вѣроятно.

— А! Ну, все равно, все равно!

Но Мэріанъ замѣтила, что по лицу его скользнула тѣнь неудовольствія. За обѣдомъ онъ былъ молчаливъ, хотя и не клалъ передъ собою книги, какъ обыкновенно дѣлалъ, когда находился въ дурномъ расположеніи духа. Мэріанъ разговаривала съ матерью, стараясь поддержать веселый тонъ, который преобладалъ въ семьѣ со времени перемѣны въ ея отцѣ.

Уходя послѣ обѣда изъ дома, она встрѣтилась съ нимъ въ прихожей. Онъ принужденно улыбнулся, кивнулъ головой, но ничего не сказалъ. Онъ вошолъ потомъ въ гостинную, гдѣ жена его перелистывала иллюстраціи.

— Куда она пошла? спросилъ онъ сухо, но не грубо.

— Должно быть, къ Мильвэнамъ.

Онъ сѣлъ и, наклонившись впередъ, оперся подбородкомъ на ладонь.

— Она ничего не говорила тебѣ о журналѣ?

— Ни слова, отвѣтила Мистриссъ Юль, робко взглянувъ на мужа.

— Я хотѣлъ пойти съ нею къ Квэрнби. Тамъ будетъ одинъ человѣкъ, который подбиваетъ Джедвуда на изданіе новаго журнала. Для Мэріанъ было-бы полезно послушать мнѣній практичнаго человѣка. Не мѣшало-бы и тебѣ заговаривать съ нею объ этомъ. Разумѣется, если она рѣшилась отказать мнѣ, то не стоитъ болѣе и толковать объ этомъ. Я думаю, ты могла-бы вывѣдать ея намѣренія...

Только крайность могла заставить Юля обратиться за помощью къ женѣ. Это не было, однако, заговоромъ; счастье Мэріанъ было такъ-же близко сердцу Мистриссъ Юль, какъ и счастье мужа; но она чувствовала себя безсильной чѣмъ-нибудь посодѣйствовать тому или другому.

— Я скажу тебѣ, если узнаю отъ нея что-нибудь.