Мучимые ересями

При этой мысли она почти тоскливо улыбнулась. Было приятно думать о таких обычных, повседневных спорах и решениях, а не о монументальных потрясениях последних двух дней. Каким бы пугающим ни был мир, с которым она сталкивалась раньше, по крайней мере, она всегда была достаточно уверена, что понимает его. Теперь же, словно открылась дверь, о существовании которой она даже не подозревала, открыв существование совершенно нового слоя реальности, который угрожал поставить каждый удобный, известный факт с ног на голову. Она начала чувствовать себя как дома здесь, в Черис, только чтобы снова оказаться в новой и неведомой стране, и на этот раз у неё не было ни карты, ни убежища, ни проводника, чтобы объяснить ей пугающие её тайны.

От этой мысли её пронзило чувство одиночества, и она оглядела свою комнату. Она была больше и просторнее, чем та, которой она наслаждалась в своём «собственном» дворце в Черайасе, с остроконечными арками, высокими потолками, толстыми, отводящими тепло стенами и застеклёнными дверями как это было принято в Черис. За месяцы, прошедшие после отъезда Кайлеба, она привыкла к её экзотичности. К чему она не привыкла — и не хотела привыкать — так это к отсутствию Кайлеба.

«Нашла о чём беспокоиться, дурында!» — строго сказала она себе. — «Ты замужем за этим человеком всего семь месяцев, а его нет уже почти шесть! Тебе не кажется, что было бы немного разумнее потратить своё время на беспокойство о том, демон Мерлин или нет, в конце концов, чем на то, как сильно ты скучаешь по человеку, которого едва успела узнать?»

Без сомнения, так оно и было. И, честно говоря, она провела довольно много времени, беспокоясь именно об этом, несмотря на все заверения архиепископа Мейкела. Её облегчение, когда архиепископ подтвердил, что он знал правду о капитане Атравесе с самого начала, было почти невыразимым, хотя он отказался говорить более конкретно об этой правде до тех пор, пока она снова не поговорит с Мерлином и Кайлебом. Это было более чем неприятно, но она должна была признать, что в данных обстоятельствах это имело смысл. И безмятежность архиепископа, когда он подтвердил, что знает о Мерлине, облегчила её душу больше, чем она могла себе представить, хотя тот факт, что Стейнейр искренне верил, что Мерлин не демон и не ангел, не обязательно означал, что архиепископ был прав. Тем не менее, сказала она себе, если архиепископ Мейкел готов предоставить Мерлину презумпцию невиновности, самое меньшее, что она может сделать, — это выслушать то, что скажет сейджин. Тем более что, как она сама указала ему в дыму, крови и телах от неудавшегося покушения, без него она наверняка была бы мертва вместе со всеми членами подразделения своей охраны.

Её глаза потемнели, и она почувствовала, как её нижняя губа снова попыталась задрожать, когда она подумала о мужчинах, которые умерли, чтобы сохранить ей жизнь. Это была их работа, их долг, так же как у неё были свои обязанности и ответственность. Она знала это. И всё же знание было хрупким щитом против лиц, которые она никогда больше не увидит… и лиц жён, детей, отцов и матерей, сестёр и братьев, которых они оставили после себя.

«Хватит», — сказала она слезам, щипавшим уголки её глаз. — «Ты не можешь их вернуть. Всё, что ты можешь сделать, это сделать так, чтобы их смерть была не напрасной. Ты — императрица, так и будь — императрицей. Ты знаешь, кто хотел убить тебя — кто убил твоих гвардейцев. Хэлком, может быть, и мёртв, благодаря Мерлину, но есть множество других Хэлкомов, таких же, как он. Теперь у тебя есть ещё одна причина не позволить им победить».

Это было правдой, и всё же временами она чувствовала, что становится слишком слабой для этого. Когда обязанности, ответственность и долги, маячившие перед ней, были такими, что казалось, были готовы сокрушить одного из самих архангелов. Когда всё, чего она хотела — это найти способ передать эти обязанности кому-то другому. Найти время для девичества, которое было украдено у неё троном. Несомненно, она имела право хотя бы на маленький кусочек жизни, которая принадлежит ей и только ей, а не Чизхольму или Черис. Только ей.

«И вот поэтому ты думаешь о Кайлебе», — подумала она. — «Потому, что он твой. Ты не владеешь им целиком, как и он не владеет тобой — мы оба принадлежим слишком многим людям, и у нас слишком много других обязанностей. Но Писание говорит, что тем, с кого многое спрашивают, многое и даётся. С тех пор как умер отец… и до текущего момента, мне так не казалось».