Когда мы внимательно исследуем вопрос отождествления, то обнаруживаем, что создание «я» — это процесс, идущий от мгновения к мгновению. Подобно подробным наблюдениям за обедом, которые я описал в главе 4, мы можем исследовать свои переживания и увидеть, как каждое мгновение складывается из множества микроскопических событий телесных чувственных впечатлений, чувств, восприятий и мыслей. Эти события возникают и исчезают довольно просто. Тогда мы можем также заметить, как к ним добавляется ощущение «я», и возникает «я». Мы отождествляемся с некоторыми частями своих переживаний, присваиваем себе чувства, убеждения, внутреннее повествование и истории как «я» и «моё». Как только возникает это отождествление, это «я»-видение, оно порождает иллюзию разделённости, «себя» и «другого». Однако «я» и ощущение другого являются чем-то конкретным не больше, чем Техас — Техасом, а Оклахома — Оклахомой, когда вы стоите на их границе. Если не привносить это отождествление, переживание каждого мгновения является просто тем, чем является — «таковостью», которой никто не владеет.
Один из любимых способов Аджана Чаа учить этой истине заключался в следующем: подтолкнуть учеников к тому, чтобы поставить под сомнение их социальную идентичность. Иногда он просто начинал с того, что преувеличивал наши роли, представляя нас как персонажей массовки в пьесе: «Этот монах — мой профессор, наш штатный интеллектуал. У него два высших образования, и он всё время думает. Не знаю, как у него в голове помещается столько всего. А этого монаха мы прозвали соней — он всё время спит, даже сидя. А вот тот — крутой парень. Он любит подраться и ведёт войну со всем вокруг. А это наш депрессивный монах — он никогда не улыбается. Мир такой тяжёлый, и он несёт его в своей монашеской сумке. А я сам — учитель. Хорошо быть учителем». Потом Аджан Чаа смеялся с огромным чувством свободы и говорил: «Всё просто: будьте тем, кто знает, а не тем, кто присваивает». Когда думающий ум успокаивается и внимание становится точным, до нас внезапно «это доходит». Мы делаем шаг и осознаём, что никто его не делал — просто есть ощущения движения тела, а также визуальные образы, восприятие, импульсы. Мысли и мнения возникают, но они думают сами себя и исчезают «подобно пузырькам на поверхности Ганга», говорит Будда. Если мы не цепляемся за них, они ослабляют свою хватку и отпускают нас. В свете осознавания сконструированное «я» нашей идентичности расслабляется. Тогда обнаруживается просто процесс жизни, не принадлежащий ни мне, ни другому, но разворачивающийся как часть целого.
Здесь крайне важно отметить, что отсутствие «я» никоим образом не отрицает и не отвергает наших переживаний. Мы ни от чего не избавляемся. Переживания возникают постоянно. Меняется лишь то, что мы перестаём отождествляться с ними, перестаём называть их «собой» или «своими». Некоторые люди чувствуют себя так, словно сняли с себя тяжёлый груз: они плачут от сострадания к себе самим, осознавая иллюзорный груз, который всё это время несли. Но чаще, отпуская ограниченное ощущение «я», мы просто расслабляемся и обнаруживаем естественную лёгкость.
Будучи буддийским психологом, я осознаю, что иногда, слыша учения об отсутствии «я», люди могут испытать смятение и испуг. Это связано с тем, что сосредоточение на отсутствии «я» не всегда является правильным лекарством. Разговоры об отсутствии «я» в тот момент, когда человек ощущает неустойчивость, когда он травмирован и хрупок, могут вызвать чувство дезориентации и даже ужаса. В такое время необходимы безопасность и ощущение баланса. Мы можем обеспечить этот баланс через своё успокаивающее присутствие, через напоминания о сострадании и просторном осознавании. Однако даже хрупкие люди могут в итоге получить пользу от свободы, запредельной «я»-образу и иллюзии «я».
Мне вспоминается Кэтрин, которая на протяжении нескольких лет страдала депрессией. Когда ей стало лучше, она приехала на недельный ретрит. После дневной медитации она подошла ко мне, обеспокоенная отсутствием «я», и спросила: «Кем я буду, если потеряю себя? Как я буду действовать в этом мире?» С точки зрения её ограниченного «я» это казалось угрожающим и невозможным. Я попросил её расслабиться и не пытаться во всём разобраться — просто поддерживать присутствие с состраданием. Через несколько дней она пришла на нашу встречу с широкой улыбкой на лице. Она сказала: «Я практиковала внимательность и после очень спокойной сидячей медитации встала, чтобы пойти в сад. Когда пришло намерение встать, тело встало, и я осознала, что всё это происходит само по себе. Я почувствовала такое освобождение, такую лёгкость, такую свободу. Я просто стояла там и громко смеялась. Вся идея веры в отдельное „я“ казалась отличной шуткой. Теперь это очевидно». Она улыбнулась, закружилась и, смеясь и танцуя, покинула комнату. Подобно Кэтрин, мы боимся потерять себя. Однако реальность оказывается совсем иной и совершенно безопасной. Мы расслабляемся и обнаруживаем, что можем отпустить ложное ощущение «я», порождённое отождествлением.