– Я уже задумываюсь, что мне стоит приковывать себя перед сном наручниками к кровати, – трагично заявляет он.
Я прикусываю нижнюю губу, пытаясь сдержать улыбку, которая грозит саботировать мой профессионализм.
– Ну, возможно, это поможет. Но не уверена, что могу это посоветовать. Расскажи, что именно случилось.
– Все как обычно. Всегда одно и то же. В десять вечера я пью молочный коктейль, ложусь в кровать, читаю пятнадцать минут и выключаю свет. А потом понимаю, что они забирали меня, делали ужасные, неописуемые вещи, и просыпаюсь в коридоре, на кухне или в ванной. Когда-нибудь они оставят меня в саду или вообще не вернут!
– А почему ты считаешь, что они делали с тобой ужасные вещи?
Эррол принимает кокетливый вид и театрально заламывает руки.
– Синяки. Они ужасно болят и появляются во время сна. А ночью во вторник, когда я проснулся, – он переходит на шепот, – у меня была мокрая пижама.
В этот момент я вынуждена отвести взгляд и сделать вид, будто я что-то записываю. Мне действительно жаль бедного Эррола, честное слово, но ему очень сложно помочь. Его мать подтвердила, что Эррол получает синяки, натыкаясь в темноте на мебель. Я говорила с ней с его разрешения (при условии, что я не буду вдаваться в подробности его проблемы), и она рассказала мне, что он делал так с тех пор, как был маленьким мальчиком. Но очень тяжело помочь хроническому лунатику, который настаивает на том, что он не ходит во сне, а его похищают инопланетяне. Я могла бы предложить установку камер наблюдения, которые докажут Эрролу, что в своих ночных путешествиях он заходит не дальше прихожей родительского дома, не говоря уж об открытом космосе. Но я подозреваю, что похищения инопланетянами, пусть даже вымышленные, – самое увлекательное, что происходит в его жизни, и будет довольно жестоко его этого лишить, пока он не найдет какую-нибудь не менее увлекательную замену. Непростая у меня работа.
В такие дни мне хочется быть Дианой в горах.
18
Хайзум со счастливым видом несется ко мне по парку, сжимая в зубах что-то красное. С заносом останавливается, едва не ударяясь об меня, и продолжает добивать добычу у моих ног. Это шерстяная шапка Салли. Я взволнованно оглядываю парк, высматривая ее неряшливую фигуру, и вижу группу подростков, столпившихся возле пруда, – они смеются и толкают невидимую мне жертву, но я сразу понимаю, что это Салли. Я хватаю Хайзума и несусь к ним (скорее вождь Аттила, чем Диана в горах). Их пять человек: мальчишки примерно пятнадцати лет в низко сидящих джинсах, толстовках с капюшонами и уродливых кроссовках. Салли нерешительно стоит в центре их отвратительного круга, с красным лицом, онемев от гнева. Ее руки наносят беспорядочные удары и шлепки, но молодые противники с легкостью от них уклоняются.
Я говорю спокойно и ровно, но мне хочется думать, что в моем голосе звучат стальные ноты, дающие понять, что связываться со мной не стоит. Моя абсолютная ярость делает меня абсолютно непобедимой.
– Какого дьявола вы здесь делаете?
– А тебе какое дело, сучка?
Это говорит лидер. Сперва было непонятно, кто из них главный. Он выглядит точно так же, как остальные. Возможно, чуть более привлекательно – он повыше других и немного самодоволен. Но потом я всматриваюсь в его глаза. Пустые, синие, как лед, глаза мертвой рыбы. Словно он уже не способен испытывать никаких эмоций и от него остался лишь холодный, словно труп, робот. Я уже слышу звуки банджо из фильма «Избавление» – парень будто оттуда вышел. Хайзуму не нравится его тон. Он встает между мной и подростками и приподнимает губы, демонстрируя потенциально опасные клыки. Это сопровождается раскатистым рычанием, расслабляющим самые крепкие кишки. Главарь группы остается на месте, на сводя с меня взгляда. Хайзум делает шаг вперед, и я кладу руку ему на ошейник. Договариваться смысла нет.
– Валите отсюда, пока мой пес не перегрыз вам глотки.
Я чувствую, что к подобной реакции он не привык. Обычно его жертвы боятся, злятся или ругаются. Теряют самообладание. Прежде чем уйти вместе с приятелями, он бросает мне сквозь зубы:
– Я тебя запомнил. Гребаная шлюха!
– Отлично. Молодец.
Салли в ужасном состоянии. Я, как могу, помогаю ей успокоительными словами, возвращением шляпы (по милости Хайзума, с несколькими дырками для вентиляции) и кружкой сладкого чая из кафе в парке. Как ни странно, Салли изъясняется вполне внятно, и, несколько раз громко высморкавшись, выпив чаю и выкурив тощую самокрутку, она рассказывает мне, что случилось.
Она, как обычно, пришла в парк покормить ворон, заметила подростков, которые собрались у кромки пруда, и услышала, как громко крякают и плещутся утки. Подошла посмотреть, что случилось, и обнаружила, что маленькие засранцы кидаются в утят пивными банками и булыжниками, украденными у смотрителя парка специально для этих целей.
– Я закричала, чтобы они прекратили, и пригрозила вызвать полицию, но они не обращали внимания. Тот урод – который возомнил себя королем говнюков – просто рассмеялся мне в лицо.