Мудрость смерти

Боги бессмертны, оттого беспечны, оттого могут развлекаться и хохотать.

Герои не бессмертны и не беспечны, они обречены на схватку с Судьбой, поскольку бесчестье для них страшнее смерти.

Обычные смертные, которые избегают схватки с Судьбой, которые как тростник на ветру, гнутся, ждут, когда ветер стихнет, Гомеру не интересны.

В «Фиесте» нет ни богов, ни героев, обычные смертные, которые не заглядывают далеко в будущее.

Уже не стыдно быть тростником на ветру, никто не жаждет сразиться с Судьбой, смешно, напыщенно, достоинство теперь в другом, не в вызове небесам и не в великих поступках, а в том, чтобы понять другого, не демонстрируя собственную силу, чтобы полюбить женщину, не пытаясь её поработить.

«Илиада» повествует о Мире, в котором Война – нормальное состояние общества. Юный отрок, который молит величайшего из героев о милосердии, не понимает своей малости перед лицом больших страстей этого мира, не хочет понимать, что участь его предрешена.

«Фиеста» повествует о Мире после Войны, о мире, в котором война оставила свой след, не только в телах, но и в душах людей, но она уже в прошлом, а в настоящем люди стремятся жить в мире без войны, в мире, в котором можно обойтись без кулаков.

«Что-то кончилось», – скажет автор «Фиесты», правда по другому поводу, – «что-то» действительно кончилось.

Мир стал обыденнее и тише. Мир пытается успокоиться, хотя чаще оказывается вздыбленным и взбудораженным.

В качестве эпиграфа для своего романа Э. Хемингуэй выбрал слова Гертруды Стайн «все вы – потерянное поколение».

Но «потерянное» в каком смысле, для кого, для других, для самих себя?

Когда-то они рвались добровольцами на Войну, молодой Э. Хемингуэй в том числе, они рвались туда, где возможна была ничем не отягощённая мужественность, где мужчина мог доказать, что он мужчина, где было известно кто друг, а кто враг.

Они вернулись другими, то ли потерянными, то ли растерянными, ещё можно прибегать к кулакам, чтобы избавиться от робости и чувства собственной неполноценности, но лучше не прибегать к кулакам, лучше по-другому избавляться от робости и чувства собственной неполноценности.

«Фиеста» была написана в 1926 году, впереди ещё было много крови, в том числе из-за ложного понимания мужественности, но она была написана, она стала фактом культуры, который будет напоминать о себе вновь и вновь, она стала предвестником (пред предвестником, еле слышимым) того, что Сила теряет своё обаяние, что Война никуда не делась, но уже ни один нормальный человек не станет утверждать, что войну можно считать нормальным состоянием общества.

… и Брет была с ними

«Илиада», как известно, описывает Троянскую войну, которая произошла из-за прекрасной Елены. Но как ни странно, любви, в современном её понимании, в «Илиаде» нет. Есть вожделение, есть спор из-за наложниц, есть страсть, есть Эрос, который дубы сотрясает, но любви нет.

В «Фиесте», как и в «Илиаде, всё происходит из-за женщины, и здесь мужчины вожделеют к женщине (и женщина может вожделеть к мужчине), и здесь как вихрь может налетать Эрос, но что-то изменилось, мужчины не бравируют своей Силой, хотя бы потому, что не хотят быть смешными в глазах женщины и в собственных глазах. И, может быть самое главное, они перестают стыдиться самих себя, своей чувствительности и своей нежности.

В первую очередь это относится к главному герою романа Джейку Барнсу, от имени которого ведётся рассказ.

Он ведёт свой рассказ буднично, почти бесстрастно, и о любимой женщине скажет как бы невзначай, ненароком.

«По крутой улице спускались две машины. Оба такси остановились перед дансингом. Из машины вышли молодые люди – кто в джемпере, кто просто без пиджака. В свете, падающем из дверей, я видел их руки и свежевымытые завитые волосы. Полицейский, стоящий возле двери, посмотрел на меня и улыбнулся. Они вошли. Когда они входили, гримасничая, жестикулируя, болтая, я увидел в ярком свете белые руки, завитые волосы, белые лица. С ними была Брет. Она была очень красива и совсем как в своей компании».

Прочёл роман давно, лет 50 тому назад, многие детали забыл, а слова «с ними была Брет» запомнил на всю жизнь. Слова эти завораживают меня до сих пор, хотя до сих пор не понимаю, что в них необычного.

Может быть, всё дело в том, что Джейк Барнс избегает громких слов: там была улица, там были молодые люди, там был полицейский, но, главное, там была Брет. Вот и всё, сами решайте, следует ли что-либо добавлять.

И ещё Джейк Барнс хочет сказать, что Брет была с ними, но и не с ними, она была сама по себе, как киплинговская кошка, которая гуляет сама по себе.

Но в ярком свете Джейку прежде всего увиделась она, Брет.

Которая была с ними, но была сама по себе.

… говорят там, в Сан-Себастьяне, хорошо ловится форель.

За три тысячи лет, после «Илиады», многое в мире изменилось. Изменилось и повествование, то, о чём люди пишут, что хотят сохранить в памяти людей.