Муха и Лебедь

Наскоро заселившись, Анна выпорхнула из номера. Конечно же, в сопровождении верной Мухи. Слетев по лестнице, они помчались к реке. Избегая ухоженных дорожек, плутая по лабиринтам тропинок и корней, подруги танцевали по лесу и ромашково-васильковым лужайкам. Потом добрались до воды и, смеясь, распластались на песке.

Как неожиданно с ними случилось счастье! И в жизни вдруг всего стало вдоволь и все было прекрасно. Они купались и резвились, плескались и валялись, загорали и дышали.

Дышали и надышаться не могли – вдыхая непривычный воздух свободы. Время перестало существовать, обратившись в бесконечное тепло и радостный покой.

Для Мухи все обернулось немыслимо лучшим образом: Анна решила возвращаться в номер только чтобы помыться и переночевать.

– Неожжиданный сюрприз-ззз! Вот это жж-жизнь! Без зз-забот, – восторженно жужжала насекомая, – ззз-загляденье, наслажж-жденье!

Они просыпались раньше птиц и выходили в росу и туманы, а возвращались под звездами, не пропуская ни одного рассвета и заката.

В деревне они покупали самую простую, а потому самую вкусную еду: горячий хлеб, парное молоко, овощи, зелень и ягоды, только что собранные с грядок. Все это складывали в плетеную корзинку и укрывали белым полотенчиком.

Проходили мимо дворов с деревянными постройками, цветниками и колодцами. Все встречные, и люди, и собаки, и коты, и курицы с петухами, вежливо приветствовали их, а из-за занавесок, таких же белых, как полотенце в корзинке, то и дело выглядывали любопытные лица.

Оставляя деревню позади, они направлялись в самые лучшие миры. Во вселенные с земляничными полянами, черничниками, мхами, хвойными коврами, высокой травой и муравкой. Анна шла, проводя ладонями по стволам деревьев, а те ласкали ее ветвями. Кончиками пальцев, словно к изысканным драгоценностям, прикасалась она к полевым цветам, но не рвала их.

Когда наступал палящий зной, они отправлялись в свой укромный уголок. Там, на тенистом берегу неглубокой заводи, укрытой прядями склоненных ив, стоял трон. Настоящий лесной трон, сама природа свила его из выступающих корней деревьев и выстлала мягкой травой. Анна усаживалась в него и взмахами ног поднимала завесы фонтанов и переливающихся радужными гранями брызг, летящих до самого неба, становясь мокрой и шальной как русалка – без стыда и без греха. Потом кидалась в воду и, искупавшись до изнеможения, загорала на горячем песке другого, овражистого бережка.

Мушенька летала неподалеку, поджужживая толстым шмелям в полосатых шубах, подпевая цикадам и танцуя с легкомысленными бабочками.

– Какое счастье! – то и дело повторяла Лебедь.

– Восторжж-женно поддержж-живаю. Блаж-жженство! – вторила ей Муха.

В тот день подруги гуляли по лесу и заблудились, пытаясь обойти непроходимые заросли дикого шиповника. Его цветы и аромат компенсировали все доставленные неудобства, но в итоге они вышли на несколько километров выше по течению, оказавшись на незнакомом лугу.

Уставшая Лебедь улеглась на земле и, подперев подборок кулачками, всматривалась в травяные джунгли, представляя себя их жителем. Она пробиралась между стволов зелени и цветов: вот вьюнок, вот колокольчики, а за ними ромашки, и вдруг целая роща полевой гвоздики. Одна гвоздичка выделялась среди своих ярких с пурпуром сестер такой чистейшей розовой нежностью, что у девушки защемило сердце.

– Знаешь, – зачарованно прошептала ей Анна, – на тебя похож один дом.

Как давно она не вспоминала об этом, но разве можно забыть.

Там… Тогда… Посреди бесконечного шумного городского проспекта с циничными серыми высотками – крохотная улочка с разноцветными трех- и четырехэтажными старинными домиками. Она с Ним жили в розовом. Словно мечта. Между желтым и кремово-бежевым. В комнатке коммунального муравейника, крохотной, вечно сырой и темной, с круглым окошком под потолком.

– Твоя мать хуже мачехи, как можно было заселить сюда дочь? Это же бывший сортир, – возмущался Он.

– Нет, скорее кладовка, – смеялась она, – мне здесь очень нравится, живем тихонько и уютно в своей норке, как мышки.

Потом был щенок, подобранный ею в подворотне, и Его аллергия. Через неделю песик был отдан в добрые руки, а капля теплой воды, упавшей на запястье из потекшего крана, довела ее до истерики, ведь она коснулась кожи, словно щенячий язык. Она согласилась отказаться от мечты о собаке – ради него.

А вскоре ради него согласилась отказаться и от комнаты в доме, розовом, как мечта.

Мышиная кладовка была продана, его родители добавили денег, и старинная улочка канула в прошлое – свершился переезд в унылый панельный двор рабочего пригорода. Он так гордился новой квартирой – отдельной, своей собственной, что ей и в голову не приходило претендовать на ее часть.

Вещи упаковали и перевезли, и ничего из вещей не было потеряно, поломано или разбито, даже странно. Но они лишились самого ценного из того, что было в оставленном жилище – не пожелавшей переселяться и ушедшей из их отношений нежности. Нежности чистейшей и розовой, как покинутый дом, как эта полевая гвоздичка.