Муха в розовом алмазе

Я вспомнил арбуз, которым Петруха угощал Синичкину в вертолете, и мне расхотелось подниматься на поверхность. Не знаю почему... Хотя если подумать... На свете много плохого, а если замкнуться где-нибудь, то ничего, жить можно. Жил же Али-Бабай в этой дыре. Но, то, в чем ты замкнулся - тоже мир, и он тоже полон плохого, и опять нужно замыкаться... Вот так замыкаешься, замыкаешься до финального гроба. На даче, в квартире, в машине, в собаке, например. Собаки для этого особенно хороши. В людях фиг разберешься, они злые и эгоистичные. Родишь ребеночка, а он тоже со временем человеком становиться, нет, лучше собака, добрая преданная. Ну, или кошка...

- Ты чего задумался? - прервал голос Синичкиной поток моего измученного жизнью сознания.

- Арбузик вспомнил. Которым тебя Петруха угощал.

- А... - поняла Анастасия. - И тебе на волю расхотелось, да? К изменам и пистолетам?

- Нет, не расхотелось, - начал я юродствовать. - Я прямо рвусь туда неимоверно. К жене, которая меня выперла... К ментам, которые за вертолет ищут.

- Кончай дурака валять, - прервал меня Кучкин доброжелательно улыбаясь. - А впрочем, можешь оставаться. Мы с Анастасией дернем на волю, а ты оставайся. Жратвы полно, вино есть, три бабы, наконец. Оставайся, Али-Черняем будешь.

И гадко захихикал.

А я, признаюсь, задумался. А что если действительно остаться? Топать наверх с этой непредсказуемой Синичкиной, с этим бесформенным Кучкиным, с этими дурацкими алмазами, наконец? А тут три послушные мусульманские жены, очень симпатичные надо сказать, скажешь им, к примеру, "чтоб вы сдохли!", они к кумгану с керосином побегут, скажешь "ам-ам" - они на кухню, поманишь пальчиком, так сразу в трех экземплярах наслаждение. Хорошо! Но столица... Грохнет ведь под фанфары...

- Столицу я спасу, слово джентльмена, - прочитал мои мысли сообразительный Кучкин.

- Хватит паясничать! - не дала мне отпарировать Синичкина. - Вас хлебом не корми, дай языки почесать.

***

Через час мина была взорвана в кварцевой пробке, а еще через полчаса я лежал на картонной подстилке у устья алмазного штрека не живой и не мертвый. Меня притащил Сашка - пробираясь после взрыва к стволу, я потерял сознание где-то в районе третьего от устья завала.

- Что-то не то мы сделали... Уничтожили что-то чудесное. Уничтожили, себя, мерзких, спасая... - захлебываясь, заговорил Сашка, едва мне удалось раскрыть глаза. Выглядел он необычно взволнованным и, что странно одухотворенным.

- Уничтожили что-то чудесное?.. Какой ужас... - только и смог выдавить я.

- Да, ужас, - ответил Сашка. Глаза у него светились. - Понимаешь, эта трубка нечто такое... Мне, как только грохнуло, показалось, да что показалось, озарило меня, что эти чудесные алмазы были маленькими винтиками в чем-то очень сложном. В чем-то таком, что могло бы вывести нас отсюда не на безмозглую Землю, а куда-то в совершенно иной мир... Который, может быть, теперь безвозвратно исчез.

- Эка ты заговорил... - просипел я, выкручивая фитиль лампы (с каждым часом наши осветительные средства светили все тусклее и тусклее, а мы дышали все глубже и глубже). - Ты что, свихнулся, как Веретенников?

- Это не я говорил, - сник Кучкин. - Это кто-то из трубки. Или реквием их. Я как алмазы в руках подержал, другим каким-то стал. А после того, как давеча один припрятал, вообще чуть ли не сдвинулся. Все время мысленно с кем-то разговариваю... Как с Богом. И ощущение такое, что я уже у него, то есть у Бога в прихожей топчусь... И очень скоро его воочию увижу... Через две дырки в своей голове.

- Чепуха все это, - сказал я, посветив Сашке в глаза и увидев в них предсмертную тоску. - Ты не расстраивайся. Я тоже после этих алмазов с внутренним голосом заговорил. А как в штольне очутился, так делать ничего не хотел, ты же знаешь. Чувствовал, что все образуется. И без ломов и кайл. И трупов. Я всегда чувствую, когда на диване надо лежать, а когда грязь топтать. А эта Синичкина... Этот Баклажан, наконец... Понимаешь, жизнь так устроена, что ведут ее вперед недобрые люди. И ничего с этим не сделаешь. Помнишь, с чего жизнь людская началась?

- С чего?

- С уничтожения самого прекрасного на Земле чуда, с уничтожения Эдема. С тех пор и повелось. Сначала Эдем уничтожили, потом вообще потоп обоюдными стараниями организовали. А сколько было неудачных попыток ликвидировать цивилизацию? А сколько их еще будет?

В общем, испортилось у нас с Кучкиным настроение, хоть плачь, как на поминках. Наверх и не хотелось. А тут еще в глубине ствола дикий крик раздался, явно предсмертный. "Вот штольня! - подумал я, прислушиваясь. Орут и орут!"

Как только предсмертное соло оборвалось, началось другое, еще более неприятное.

- Это жены Али-Бабая орут, Ниссо с Мухтар, похоже, - предположил Сашка. - Пошли, посмотрим.