Муха в розовом алмазе

Мозги мои, конечно, здорово встряхнуло, а череп, ничего, выдержал. Но вот другому черепу не повезло - получил он пулю прямо в лоб, дыра образовалась - палец указательный можно было просунуть. Но не Кучкина это был череп. И не Синичкиной. Это был череп древнего рудокопа. Вот судьба! Сначала заступом ему по темечку в бронзовом веке настучали, потом из "макара" в лоб в огнестрельном. Через пару тысяч лет.

Такие вот итоги были у этого инцидента. Один труп, касательное ранение и пробитый череп. Слабовата была ручка у Камиллы. Понятно, семнадцать лет всего от роду. Или от безделья слабовата. Ведь как они пахали, эти Али-Бабаевские жены - одна за одну ручку кастрюли держится, другая за другую, третья половником размешивает, четвертая соль сыпет... В общем, не попала больше ни в кого девочка. Кучкин тоже не попал: испугался и вслепую палил. Но Анастасия его похвалила, правда сама вся бледная. "Ты меня прикрыл, молодец", - сказала.

Камилла умерла не сразу. Кучкин на нее по-таджикски напер, и перед смертью она призналась, что Али-Бабай так поступить ей завещал... А она, мол, не хотела.

Работали после ее смерти всего с полчаса. Когда сверху свет пошел, хорошо так на душе стало. Хоть и слабый был свет, но живой, какой-то осмысленный. Как и договаривались, первым наверх полез я, предварительно сунув в зубы веревку для последующего подъема рюкзаков.

Подъем обещал быть опасным - в стенках древняка торчали едва державшиеся камни разной величины. Но я не испугался и полез, упираясь ногами и руками в стенки.

Поднявшись метра на три, озадачился: "Очень уж легко лезу... Выбоины в стенках сами собой под ноги подворачиваются. А под руки - выступы. И сам как, пушинка легкий и, как Тарзан, ловкий и самоуверенный. Не иначе трубка помогает мне вылезти. Не терпится ей от нас избавиться".

Не успела эта сумасбродная мысль рассеяться в окружающем пространстве, как мне померещилось, будто бы пробираюсь я не по продырявленной трубке, а по разрушенному мною городу, не городу даже, а бесконечному миру. Разрушенному и разграбленному.

Так это тяжко на меня подействовало, что я сорвался, почти с самого верха сорвался. И полетел, ладони о стенки обдирая. "Вот если бы в воду!" мелькнула мысль.

И что вы думаете? Я почувствовал, что ноги погружаются в воду! И, соответственно, скорость падения уменьшается. Когда я в нее с головкой погрузился, понял, что не в воде я, а в сущности какой-то. Не жидкой вовсе. И вовсе невидимой. Но рот от удивления раскрывать не стал (мало ли что покажется человеку, падающему с многометровой высоты, да и нахлебаться можно), а вместо этого использовал момент на все сто, то есть зацепился руками-ногами за подвернувшиеся выступы в стене. И, представляете, сущность тут же исчезла. Я перевел дух, отдышался и, подумав резонно: "Почудилось!", наверх полез, стараясь не думать о разрушенном и разграбленном бесконечном мире.

Вылез, а на воле - вечер тихий, первородный... Ручей в Шахмансае беззаботно шелестит... Сурки беспечно пересвистываются - значит, нет ничего человеческого вокруг. Полежал на теплой земле, подумал вскользь о разрушенном и разграбленном бесконечной мире, чуть-чуть грустя, подумал. Потом улыбнулся (что переживать, если дело сделано и мавр умер?) и стал вытаскивать первый рюкзак. Тяжелый он был, и в голове моей, пулей Камиллы контуженной, помутилось. Чуть сознание не потерял. Следом второй рюкзак вытащил, тоже кое-как. А когда ящик вина вытаскивал, свалился все-таки в обморок...

Очнувшись, увидел, что слово, данное Кучкину, мне сдержать не удастся. Я увидел перед собой озабоченную Синичкину с пистолетом в крепенькой руке, а за ней Сашу, лежавшего в пыли. Он был связан, рот его затыкал носовой платок. Саша мычал, мотал головой; Синичкина, не обращая на него внимания, смотрела на меня, смотрела, поставив ногу на рюкзак с минами, поднятыми для взрыва древняка. Со зла я хотел наброситься на нее с кулаками, но сделать этого не смог - руки мои оказались связанными.

- Значит, убьешь нас? - спросил я, чернея от досады. И, не дождавшись ответа, заключил:

- Ну, да, правильно, все как в кино, все по законам жанра - следы должны быть заметены, очевидцы и свидетели - прикончены.

- А что делать, милый? - пожала плечами девушка. - Ты просто не знаешь, в какую историю ввязался. Такую, в которой добро злом может обернуться, а убийство тебя и Сашки - благодеянием для всего человечества. Тем более, люди вы зряшные. И знаете об этом не понаслышке.

Сашка, выслушав эти слова, забился в истерике, а я, наоборот, замолчал. Одно я понял, не в тот момент, конечно, гораздо раньше понял, что разговаривать с человеком с прилично сдвинутой крышей себе дороже, да и дело пустое.

Замучившись мычать и биться, Кучкин вплотную занялся кляпом. Мы с Синичкиной смотрели на него с интересом - выплюнет, не выплюнет? Кучкин выплюнул, пожевал непривычно пустым ртом, затем взглянул на девушку покрасневшими глазами и неожиданно спокойно сказал:

- Чего ждешь, сука? Давай, стреляй! Надоело с тобой одним воздухом дышать!