Муха в розовом алмазе

Мы помчались к гарему. И нашли там Камиллу; она была бледна, вся в слезах и слова сказать не могла, только рукой махала в сторону винного склада. А тут еще запах пошел. Хорошо знакомый с тех пор, как Гюльчехра сгорела. Ну и побежали мы с Сашкой по направлению к винному складу, и перед ним, в уширении <Уширение/>- расширение горной выработки для устройства ,разминовки или установки оборудования.>, наткнулись на два обугленных тела; одно лишь дымилось, а другое нет-нет и вспыхивало жирным пламенем.

- Это Ниссо, она полненькая была, вот и горит дольше... - сказал Сашка, слезами от дыма обливаясь. - Фу, как резиной горелой несет! Не догадалась, дура, калош пред смертью скинуть.

- Пошли отсюда, - только и смог я сказать. И ушел в кают-компанию, прихватив из склада пару бутылок вина.

Когда я пережил смерть женщин, и дрожь в руках прошла, Синичкина привела Камиллу. Сашка допросил ее по-таджикски. Через несколько минут мы знали, что все жены Али-Бабая после смерти мужа были обязаны покончить жизнь самоубийством, имелся, видите ли, у них такой языческий пунктик в коллективном брачном контракте.

- А почему она сама не сожглась? - удивилась Синичкина.

- Завтра, сказала, ее очередь. Закончит кое-какие дела и сожжется.

Я в недоумении посмотрел на девчонку, потом подошел, чадру приподнял. А она, покраснев, глазки ладошкой прикрыла, вспомнила, видимо, нашу недавнюю встречу в гареме.

- А может, не надо сжигаться? - спросил я ее по-русски, но с таким чувством во взоре, что Камилла все поняла. - Если не можешь по-европейски суверенно жить, то давай, я тебя по-русски приватизирую? Я ведь такой, я и жениться могу...

- Ах ты, кот! Ах ты, маньяк сексуальный! - вскричала на это Синичкина. - И не стыдно тебе, пердуну старому, девчонке под юбку лезть?

- Не под юбку, а под чадру. И не просто так, а из гуманных соображений... Спасти хочу ее душу грешную от гиены огненной, полагающейся за самоубийство.

- Не ври!

Я не ответил - по штреку пахнуло сквозняком.

- Устье штольни вскрылось! - засиял Кучкин, и все мы бросились к выходу.

Глава Пятая. В ЖИВЫХ ОСТАНЕТСЯ ОДИН

1. Неужели выберемся? - Бред преследования на почве кислородного голодания. - Череп с дыркой. - Теряю сознание, а Сашка - свободу совести.

Знакомые все лица.

Кучкин ошибся. Воздух, удивительный опьяняющий воздух шел не от устья штольни, а из галерейки, почти по самое устье забитой нападавшими сверху камнями.

- После взрыва земляная пробка постояла, постояла и обвалилась, сказал я, поняв, что произошло. - Давайте, что ли, выбираться?

Не мешкая, мы встали в змейку, и работа пошла.

Хорошая эта была работа! Вытащишь камень, вытащишь другой, третий, потянешься за четвертым, и тут вся каменная внутренность восстающего как загремит, как ухнет вниз, как загавкает, как собака из подворотни! "Гав-гав-гав"!

"Приятно-то как! - думал я, унесясь мыслями на свободу. - Воздух теплый идет, значит, день на дворе, солнышко камни греет, скоро я на один из них присяду и посмотрю вниз. Хотя оттуда ничего и не увидишь. Шахмансай голый, весь канавами и траншеями покусанный. Правда, над ним вдалеке - Гиссарский хребет, уже бесснежный и потому не такой внушительный. Хотя геологу всегда на него приятно посмотреть - надвиги повсюду видны, разломы мощные, сланцы с известняковыми прокладками..."

Следующий обвал в восстающем завершился для меня неудачно: один из упавших камней едва не отбил мне мизинец на правой руке. И настроение стало несколько иным.

"Да, все это очень хорошо, на теплом камне посидеть, - думал я, зализывая разбитый палец. - А что будем делать, когда восстающий вычистим? Кто первым наверх полезет? Сашка не сможет сам подняться. Побоится, да и нога у него побаливает. Синичкина, скорее всего, тоже. Но не по трусости не полезет, а по уму. Зачем самой тропу торить, когда на это есть простофиля? Да и мало ли что там, наверху? Значит, первым полезу я... Если не сорвусь, вылезу, то без оглядки побегу на перевал. А они тут пусть разбираются... Со своей алчностью. Бог им судья, как он решит, так пусть и будет.

А если Сашка вырвется в город? И люди, в лапы которых он попадет, действительно захотят уничтожить всех, кто знает об алмазах и кимберлитовой трубке? Может, и в самом деле избавиться от него? Нет, не надо его трогать... Не доберется он до дома и не обнимет свою бедную маменьку и не присядет рядом с пятый год инсультным папой... По глазам видно - поселилась в них смерть... И он, судя по всему, ее предчувствует... "У Бога в прихожей топчусь"..."

Кучкин, принимавший от меня камни, видимо, понял, о чем я размышляю, и прошептал, оглядываясь на Синичкину:

- А как выбираться будем? Ты первый, с веревкой, Анастасия за тобой, с алмазами, естественно. Последним, выходит, я полезу, а она меня по голове заточкой?

- Так мы же договорились, что будем разбегаться по-хорошему, - услышала нас острая на слух Синичкина.