Мухаммед. Жизненный путь и духовные искания основателя ислама. 571—632

Медина превратилась в военный лагерь, и жизнь в ней была организована как в казарме. Вооруженные патрули ходили по улицам, наблюдали за толпой, прислушивались к разговорам, арестовывали людей по малейшему подозрению, при малейших признаках неверия, и, связанных, тащили на суд. Издавались новые законы, которые правоверные обязаны были неуклонно соблюдать. Преторианская гвардия пророка все слышала, все видела, все доносила. Рассказывают, что однажды сын услышал, как отец высказывает еретические мысли, и заявил ему: «На свете у меня нет человека дороже, чем ты; но Бог мне еще дороже». И с болью в душе донес на отца посланцу Бога, который похвалил его за это. Ибо ислам выше семьи, выше клана и законов пустыни.

Город Медина стал теократической автократией, управляемой лишь волей и милостью пророка. Его милости распространялись исключительно на уверовавших. Его боевые соратники, те, кто помогали ему в трудные дни, теперь получали пышные титулы и важные должности; они становились аристократией Божьей республики. Абу Бакр, который один сделал для ислама больше, чем все остальные верующие, вместе взятые, получил почетное наименование Сиддик, верный. Хамза, самый благородный из воинов, стал величественно называться Ассадуллах, Лев Аллаха. Справедливый Умар стал Фарухом, Искупителем. Эти и многие другие отличия произвели на верующих больший эффект, чем любые слова. Как бы то ни было, пророк знал, что нельзя оставаться в безделье. Надо было увенчать победу веры новой борьбой, новыми успехами и новыми победами.

В первую очередь следовало ожидать последствий схватки при Бадре. Неужели жители Мекки не захотели бы отомстить за гибель самых знатных из их числа? И действительно, месть не заставила себя ждать. Она была столь же смехотворна, как и большинство прочих воинственных попыток «толстопузых». Однажды ночью, через три месяца после победы Мухаммеда, после того как все пленные были освобождены за выкуп, Абу Суфьян явился к воротам Медины во главе двухсот воинов. Он разорил пальмовую рощу, сжег два дома и убил двух человек. Но когда утром Мухаммед выступил из города со своей армией, Абу Суфьян не стал ждать, пока он подойдет. Его всадники и он сам обратились в бегство с такой поспешностью, что бросили не только жалкую добычу, но и собственные запасы провианта, привезенные из Мекки.

Больше о мести мекканцев никто ничего не слышал. Легенда, правда, рассказывает о якобы имевшем место покушении на пророка. Однажды, когда тот отдыхал в Медине в тени пальмы, воин из Мекки, Дурфур, приблизился к нему. Звук шагов оторвал пророка от его мыслей. Он открыл глаза и увидел стоящего перед ним Дурфура с обнаженной саблей. Как известно, араб не нанесет удара врагу, не высказав ему предварительно своего презрения.

– О, Мухаммед, – воскликнул Дурфур, – кто в этот час может спасти тебя от смерти от моей руки, руки Дурфура?

Мухаммед небрежно взглянул на него и ответил:

– Бог.

Дурфур в ярости бросился на него, но в спешке споткнулся о камень, и сабля выпала из его руки. Пророк тотчас схватил ее, занес над головой Дурфура и спросил его же словами:

– А кто в этот час может спасти от смерти тебя, о, Дурфур?

– Никто, – униженно ответил воин.

– Так научись от меня милосердию, – сказал ему пророк и позволил уйти.

Он имел обыкновение великодушно прощать и, насколько возможно, забывать злословие и оскорбления, даже удары, объектом которых становился. Но в отношении тех, кто нападал на его творение, на его Коран, его государство, он был беспощаден и тверд, как сталь. Его доброта в таких случаях исчезала; мирный проповедник превращался в мстителя, которому незнакома жалость, в кровожадного деспота, использующего хитрость и самые коварные уловки, чтобы покарать за самую невинную насмешку, которую кто-то позволил над его верой. Правда, он и здесь умел терпеть, выжидать, пользоваться благоприятным моментом. Ему показалось, что такой момент настал после битвы при Бадре. Новые мусульмане внешне исповедовали ислам, но в душе у многих сохранялось сильное неверие. С другой стороны, иудеи, составлявшие почти половину населения Медины, не желали и слышать о мусульманской вере и считали себя выше пророка. Их молодежь не переставала сочинять про него насмешливые стишки, полные недоброжелательности. Ирония была сильным оружием мединских евреев. Пророк же предпочитал открытые атаки и сопротивление дискуссиям и литературным упражнениям, выставлявшим его на смех, что больно ранило его самолюбие. Хотя он по веским причинам не преследовал и не казнил многих, большинство из тех, кого он безжалостно покарал, были поэты и злые шутники. «Сатира поэта ранит больнее копья врага», – однажды искренне заметил он, поскольку ему не было знакомо чувство юмора.

Против поэтов, юмористов, еврейских сатириков, лицемеров и предателей пророк решил использовать способ столь же эффективный, сколь и древний: террор, безжалостные репрессии во всей их суровости.