Мухосранские хроники

– Не умничай, – сказал Моисей. – Я слишком пьян, чтобы вести беседы на отвлеченные темы.

– Я теперь хорошая, – похвасталась Женевьева. – Я теперь пай-девочка, няша. Сижу дома, читаю книжки. Осенью, наверное, буду поступать в институт. А до той поры устроюсь на работу. Например, детским аниматором в парк имени Бессчастного. Я ведь веселая, заводная.

– Никогда бы не подумал, – ввернул Сайкин только затем, чтобы хоть что-то сказать.

– А знаешь, зачем я пришла? – спросила Женевьева.

– Знаю. Стрельнуть сигаретку.

– Нет. Сказать, что я тебя ненавижу.

– Всего-то? Ты не поверишь, но я не бумажка в пять евро, чтобы меня любили. Я циник и мизантроп. Меня не обязательно любить, в этом я нуждаюсь меньше всего. Ненавидишь? И на здоровье. Ты в хорошей компании.

– Не хочешь знать, за что?

– Не хочу. Хотя дай угадаю. После того, как ты провела ночь в майке из умбрика и болезненно поумнела, ты потеряла свое место в привычном для себя мире. Ты выломилась из наезженной колеи, обнаружив себя посреди невспаханного поля, на бездорожье. Тебе стало не о чем бухать, курить и дико гоготать со своими сверстниками в подворотнях. И это наполняет твою душу растерянностью и тревогой. Обычное дело.

– Думаешь, пройдет?

– Думаю, нет. Ты обречена, девочка. Мои соболезнования. А теперь можно я пойду спать?

– Я об этом не просила.

– Ты сама влезла в ту серую майку, а потом еще и украла ее.

– Нет. Все было не так. Это ты все подстроил таким образом, чтобы я оказалась у тебя дома. Чтобы увидела серую майку, напялила ее на себя и не захотела с ней расстаться. Ты поставил на мне эксперимент. Использовал меня как морскую свинку.

– Не преувеличивай градуса моего цинизма. Хотя… цепь событий складывалась очень удачно, грех было не воспользоваться.

– Уж лучше бы ты меня попросту трахнул тогда и выгнал на улицу.

– Ну, извини, не сложилось… тогда.

– Фигня все это, – вдруг сказала Женевьева ясным голосом. – Все не так. Мне нравится быть умной.

– Ты не умная, детка. Ты всего лишь памятливая. Ощущаешь разницу? Мало помнить, мало копить информацию, нужно научиться распоряжаться своими накоплениями…

– Я научусь. Это я тебе обещаю. Я хочу быть умной. Кто знает, однажды я могу стать такой умной, что встречу тебя на каком-нибудь форуме или что там у вас, ботаников, еще случается… на симпозиуме. Вскружу тебе голову, затащу в постель и заставлю на себе жениться. Какие твои годы… мне всегда нравились взрослые мужчины. Только раньше я называла их – папики. Папики такие глупые, такие податливые… И когда ты станешь моим папиком, я с тобой за все поквитаюсь.

– Нет логики. Тебе нравится твое новое состояние. Ты видишь ослепительные перспективы. За что же со мной квитаться?

– За память, – сказала Женевьева, надвигаясь. – За все то, что я хотела забыть, вычеркнуть из памяти навечно и никогда о том не думать. А ты со своим проклятым изобретением все это мне вернул. На кой хрен мне все это снова? Почему я должна переживать это так, как будто все случилось только вчера?!

– Не понимаю. Что с тобой могло быть такого, о чем ты постаралась забыть?

– Не постаралась. Не постаралась, а забыла. И жила так, как ни в чем не бывало. Ты думаешь, только у тебя есть жизнь, только у тебя есть прошлое? Девчонка, личинка, что у нее-то может быть за душой… А прошлое есть у всех. Даже у личинки вроде меня. Темное, омерзительное, подлое прошлое. Я почти вылечилась от всего этого… Рассказать? Рассказать?!

– Не надо, – сказал Моисей. – Оставь это себе.

– Ненавижу, – сказала Женевьева. – Ненавижу тебя. Будь проклят и гори в аду, Моисей Сайкин.

– Ну, извини, – повторил тот непослушными губами, и вдруг обнаружил, что обращается сам к себе.

* * *

Вот уже почти неделю Моисей не отлучался из дому. Несколько раз ответив на встревоженные звонки лаборантов, пресек все контакты свирепым: «Отвалите все, у меня инсайт!» Выходил только за продуктами до ближайшей лавки и только по вечерам, чтобы не отвлекаться на сомнительные красоты ночного Мухосранска и обмены ненужными приветствиями с соседями по двору. А затем вновь приникал к клавиатуре и пытался собрать воедино все новые идеи. Идей было много и по большей части они противоречили друг дружке. Необходимо было как-то привести их к единому знаменателю, потому что он должен был существовать и существовал непременно, скрытный и неуловимый.