Муки науки. Ученый и власть, ученый и деньги, ученый и мораль

№ 3 (97), 14 февраля 2012

10. Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат…

Передо мной серия книг, вышедших на рубеже тысячелетий и в последующее время. Авторы – сестра и брат Татьяна и Валерий Соловей. Некоторые книги написаны ими вместе, другие порознь, но со ссылками друг на друга и на общем комплексе идей. Это идеи о природе русского народа и этничности вообще. Все эти идеи даны в проекции на историю и в частности на историю науки. Авторы – известные ученые, с целым рядом высказанных ими наблюдений я согласен, но основные идеи вызывают оторопь.

Рассмотрим сначала книги Т.Д. Соловей, поскольку по тематике они ближе к моим непосредственным занятиям. Недавно я писал в «ТрВ» о трудах многолетнего директора Института этнологии РАН В.А. Тишкова, приводил свою аргументацию против его конструктивистской концепции этноса. В нашей стране это течение западной мысли пока не сильно привилось, концепция Тишкова наталкивается на традиционные взгляды большинства этнографов, да и не только этнографов, хотя и представляет некоторые удобства для борьбы российского государства с сепаратистскими движениями. Большинство же этнографов придерживается традиционной концепции этноса – «примордиалистской», согласно которой этносы существуют в реальности как некие устойчивые социальные общности и с ними приходится считаться. Концепция эта, основанная на идее преимущественной эндогамии этнических групп, была создана в двух вариантах, социальном – в трудах академика Ю. Бромлея, предыдущего директора института, и «ландшафтном», биологизированном, – в книгах Л. Гумилева.

Пороком этой концепции была ее несогласуемость с практикой: никак не удавалось найти реальные признаки, общие для всех этносов. Работал то один набор признаков, то другой, то третий. Некоторые ученые пришли к социопсихологическому (но не конструктивистскому) выводу, что не те или иные реалии, а именно идеи дают этносу жизнь, что этнос является предметом не социологии или антропологии, а социальной психологии. Первичной является идея общего происхождения и общей исторической судьбы, и при этом неважно, реальна она или нет. Более того, эта идея не обязательно требует общего биологического происхождения – достаточно общих культурных предков или общих идейных истоков. Она и порождает этническую солидарность вплоть до стремления к государственному обособлению. А уж как эта идея мотивируется реалиями – неважно. Может мотивироваться любыми реалиями – то религией, то языком, то экономикой, то чем-то еще. К ученым, думающим так, отношусь и я.

Кроме естественной оппозиции конструктивизму со стороны традиционного понимания этноса, на рубеже тысячелетий обнаружилось еще одно течение, противоставшее ему, – в работах преподавательницы Московского университета Т.Д. Соловей. В двух своих книгах («От „буржуазной“ этнологии к „советской этнографии“»[82] и «Власть и наука. Очерки университетской этнографии…») она рассмотрела историю отечественной этнологии/этнографии, особенно в Московском университете, объяснила смену ее предмета и названия. Соловей проследила, как на переходе от дореволюционной науки к советской название «этнология» сменилось на «этнографию», чтобы провести отличие от «буржуазной». С этим был связан и переход от сциентизма (характерного для эволюционистского направления) к гуманитарному пониманию предмета. Соловей считает, что этнография сформировалась как наука в России не в 1840-х годах, как утверждал С.А. Токарев, а в последние два десятилетия, и особенно в советское время, после чего этнография вернулась от засилья старого эволюционизма, вырядившегося в марксистские одежды, к проблеме этноса.

Но, как добавляет она, в основу новой теории были положены не старые дореволюционные разработки этноса, а сталинская трактовка нации, и это верно. Раннесоветское время Соловей называет «золотым веком отечественной этнологии». А вот это уже вызывает сугубые сомнения. Советская теория этноса была, по мнению исследовательницы, единственным глобальным успехом отечественной этнологии. Соловей радуется тому, что советская теория не стала развиваться по «западному пути». К советскому времени она относит расцвет фундаментальной науки, включая этнографию. Государство нуждалось в этнографии, покровительствовало ей, финансировало ее. «Коммунистическая партия и государство дали советской этнографии все… Говорю без обиняков, коммунистический режим предоставил научному сообществу уникальную возможность заниматься наукой ради науки, при этом отнюдь не бедствуя. Конечно, за эту благодать приходилось расплачиваться»[83]. При этом становится понятным, что эту плату (было репрессировано около 500 этнографов и ученых смежных специальностей) она считает не слишком высокой.