Мунфлит

Но и этим доводом он не смог высвободить меня из пут страха, мешающих мне сдвинуться с места даже на дюйм или открыть глаза. А Элзевир, несмотря на всю свою силу, был не в состоянии протащить застывшее мое тело, пятясь по слишком узкому отрезку тропы, где для него одного едва места хватало протиснуться. Обреченный стон его свидетельствовал, что он сдался. Руки его перестали меня удерживать. И тут же снизу, от выступа, донеслись до нас шум голосов и резкие выкрики.

– Дьявол их побери! – воскликнул в сердцах Элзевир. – Они уже там и наткнулись на тело Мэскью. Все кончено. Еще минута, и нас заметят.

Эх, до чего же причудливо мысли влияют на поведение тела. Едва я услышал голоса снизу, страх упасть улетучился из меня бесследно, полностью вытесненный страхом куда более сильным. Головокружение как рукой сняло, глаза сами собой открылись, и я припустил на четвереньках вперед. Элзевиру, похоже, на миг показалось, будто меня вконец охватило безумие и я вознамерился броситься вниз, поняв же, что это не так, он попятился впереди меня вверх, говоря тихим голосом:

– Храбрый ты парень. Проползем поворот, и снова возьму тебя на руки. Чуток осталось, с пятьдесят всего ярдов. Потом этим дьяволам нас не выследить.

До нас вновь донеслись голоса, но теперь куда более отдаленные, и звучали они потише, из чего мы могли заключить, что наши преследователи спускаются с выступа вниз, полагая, будто укрылись мы где-то у моря.

Еще через пять минут Элзевир со мной на закорках достиг вершины утеса.

– Ну мы это сделали, – выдохнул он. – Теперь на ближайший час безопасность нам обеспечена, хотя, признаться, я уже думал, что твое головокружение нас погубит.

Он осторожно меня опустил на пружинящий дерн, а затем сам лег на спину, вытянув руки вдоль тела, дыша полной грудью и набираясь сил после неимоверного испытания, которое с такой честью выдержал.

* * *

Только что народившийся день расцвечивал понемногу все краски. Далеко под нами колыхалась укрытая серебристо-серым пологом утреннего тумана, который еще не успел до конца рассеяться, ребристая гладь пролива. Бугрилась скачками вверх-вниз гряда утесов устремленная всеми своими выступами, впадинами, изгибами и ложбинами к югу, где спустя десять миль завершала свой путь огромным обрывистым холмом Сент-Олбан. Крутой склон утеса взирал на море сияюще-ослепительной меловой белизной. Море, у берега темно-желтое, дальше делалось чистого и глубокого темно-синего цвета. Ровная солнечная дорожка прочерчивала его поперек, и вода там переливалась жемчужными блестками, как спина скумбрии.

Я лежал на ровной твердой земле, с которой не было страха сорваться.

Мы чудом избавились от смертельной опасности. И на меня снизошло столь сильное облегчение вкупе с победительным торжеством, что даже боль ушла. Забыв совершенно о перебитой ноге, я нежился под лучами солнца, и ветер, еще несколько минут назад едва не сдувавший меня свирепыми порывами с узкой тропинки, здесь ласково дышал мне в лицо освежающим ароматом моря. Краткий миг эйфории, вслед за которым мучения возвратились ко мне. Боль возрастала, а с ней меня одолели раздумья о положении, в котором мы оказались. Все за последнее время будто бы против нас ополчилось. Едва начав приходить в себя после сокрушительного удара, который нам нанесла потеря «Почему бы и нет», мы нарвались на таможенников, и теперь они нас преследуют, считая не только контрабандистами, но, возможно, и убийцами. Однако куда более остального тревожился я об участи Грейс. Перед глазами вставало серое лицо, обращенное к утреннему небу. Кажется, я готов был даже расстаться с собственной жизнью, если бы мог таким образом возвратить ее нашему злейшему врагу.

Какое-то время спустя Элзевир сел, потянулся, словно бы просыпаясь, и произнес:

– Нам пора уходить. Они, конечно, пока пошарят еще внизу, а когда возвратятся на холм, вряд ли слишком уж рьяно станут нас здесь искать, но мы все равно должны отсюда как можно скорее убраться. Твоя нога стреножит нас на недели, а значит, нам нужно убежище, где мы сможем залечь, затаиться и заняться твоим лечением. Я знаю одно подходящее место на полуострове Пурбек. Называется Копь Джозефа. К ней и отправимся. До нее отсюда семь миль, и дорога займет у нас целый день. Сил у меня с годами-то все-таки поубавилось, да и ты, парень, тяжеловат, чтобы нести тебя с легкостью, как младенца.

О месте этом я ничего не знал, однако обрадовался уже тому, что Элзевиру ведом такой уголок, где я смогу спокойно лечь, а значит, не столь изводиться от боли. Он снова взял меня на руки, и мы пустились через поля.