Мунсайд

Она болтала всю дорогу, спрашивала про учебу, Селену и комментировала дорожное движение. Было забавно видеть, как Уоррен смущался своей матери, – это мило и совершенно обыденно, но точно не для меня. Я с охотой поддерживала разговор, параллельно размышляя о том, какими были бы наши отношения с Элизой. Стыдилась бы я ее или гордилась ею, стали бы мы лучшими подругами или наоборот. Я не знала. Впервые я остро почувствовала собственную неполноценность.

– Вот это да! Это твой дом? – спросила Долорес, убирая прядь с лица. – Как тут не заблудиться?

– Это я периодически и делаю, – отшутилась я, выходя из машины.

Долорес взорвалась громким хохотом.

– Было приятно познакомиться, Ивейн. Ну и чудное у тебя имя! Заходи к нам на ужин. – Она подмигнула мне. – Всегда мечтала о дочери.

– Не обольщайся, – шепнул Уоррен, вид у него был такой, словно его держали в заложниках. – Она это говорит Селене и даже Томасу.

Я хихикнула, хотела что-то сказать ей, пока она не подняла стекло, но растерялась, услышав собачий лай.

Кави

(воспоминание)

Кави исчезал все чаще и чаще из особняка Лавстейнов, пропадал надолго и возвращался только поздно ночью или к утру, прокрадываясь обратно в дом и каждый раз встречая на ступеньках сонную Ивейн, у которой глаза были красными и опухшими от усталости. Пару раз она ночевала прямо на холодных ступенях, завернутая в одеяло и с подложенной Вольфгангом подушкой под головой. Затем это ей надоело, и она выбрала другую тактику: стала обижаться. Но обычно к обеду Кави уже мог ее разговорить, и девочка скрепя сердце прощала его.

В этот раз на ступенях никого не было. Кави облегченно вздохнул, затем приоткрыл дверь и вошел, держа на руках небольшого, но довольно пухлого щенка неясной породы с бантом на шее. Он огляделся, думая, куда спрятать его до утра. Щенок, напоминающий лабрадора, заснул и не издавал лишних звуков. Со стороны кухни послышались шаги, но совсем не похожие на тихое шарканье детских ножек Ивейн. В коридор вышел Вольфганг.

Нескладный угрюмый подросток с отросшей белесой челкой молча уставился на Кави, затем скептически оглядел собаку.

– Вольфи, – Кави выпрямился и выдавил из себя неловкую улыбку, – ты почему не спишь?

Тот иронично хмыкнул и ответил как обычно:

– Ты мне не отец.

Кави тяжело вздохнул. Любая попытка разговорить его обрывалась этой репликой.

– Винсент тебе тоже не отец. – Он попытался сказать это мягко, но Вольфганг насупился, кулаки у него сжались. – Я не хочу ссориться с тобой. Ты брат Ивейн, я уважаю и принимаю тебя.

Вольфганг только качнул головой, давая понять, что не верит ни единому его слову.

– Может, ты и дурил всех Лавстейнов на протяжении столетий, но я не Лавстейн.

Кави немного напрягся и еще раз взглянул на мальчика, пытаясь разглядеть в нем что-то новое.

– Знаю, – только и шепнул Вольфганг, – зачем ты все это делаешь. Подарки, игры, воспитание.

Может, Вольфгангу и показалось, но с глазами Кави что-то произошло. Они не блеснули, они будто вспыхнули на секунду как спичка.

– Но, в отличие от тебя, я не хочу разбивать Ивейн сердце. Я ничего не скажу.

Кави кивнул ему, выражая благодарность. Небо постепенно розовело, вот-вот появится и солнце.

– Подари ей в корзинке за завтраком. Оставь прямо на столе, – посоветовал Вольфганг и двинулся в сторону лестницы. – Она будет визжать от восторга.

Ивейн

Я взвизгнула, скорее, от ужаса. Пес подбежал ко мне, виляя чем-то наподобие хвоста и радостно разинув пасть. Он узнал меня? Спустя столько лет?

Он не изменился. Та же морда ротвейлера, задорные карие глаза, золотистый цвет шерсти. Даже не вырос. Он был таким же, как и в нашу последнюю встречу, за одним исключением: теперь он был зомби.

Выглядело это немного жутко, хотя внешне практически незаметно. Только кое-где голые участки тела. Но запах гниения чувствовался. Он походил на ожившее чучело. Пес скакал возле меня, ожидая ласки. Он всегда так делал, когда я возвращалась домой. Я застыла от ужаса и шока. Сколько лет прошло? Ему сейчас должно было быть лет восемь. Это уже престарелый возраст, а на вид он только недавно вылез из щенков.

– Полли? – спросила я охрипшим голосом, медленно протягивая ему ладонь. Зачем я спросила это? Будто собака могла мне ответить. Полли уткнулся сухим носом мне в руку, я провела по его голове. С недоумением посмотрела на золотые волоски, оставшиеся у меня между пальцев.

– Лучше его н-не трогать, – произнес кто-то довольно уверенным для заики тоном. Оглядевшись, я встретилась взглядом с высоким худым блондином и его отчаянно-грустными глазами. Только через минуту я поняла, кто это был. Тот самый некромант. – И сейчас его зовут Пекрю. И-имя…

– Собачки из Тристана и Изольды, – перебила я, потому что от дефектной речи всегда веет неловкостью и лишней жалостью. – Тристан подарил ее Изольде, потому что Пекрю мог впитывать грусть. А Изольда сказала, коль Тристан страдает, то и я буду страдать. И отдала собачку.