По бокам от Батуры сидели два его заместителя. Один отвечал за производство работ на Поверхности и в мастерских. Второй – за безопасность и обустройство поселения. Оба были постарше и покрепче администратора, но на него они смотрели с неуместным почтением; внимательно слушали, что он говорит; сдвигая брови, утвердительно и серьезно кивали, как бы подтверждая стопроцентную истину всего произносимого их начальником. В чем была причина этого почтения? Неужели боязнь? Или преклонение перед университетской образованностью? Или что-то еще?
В администраторской повисла неловкость из-за молчаливого отказа солдат принимать спиртное. Да и поели они едва-едва. И не только потому, что незадолго до этого перекусили сухпаем. Просто в полуголодных поселениях кусок в горло не лез от понимания того, каким трудом он достается хозяевам. Убры, собственно, предпочли бы вообще обходиться без подобных обедов, перебиваясь имеющимся в заплечных мешках сухпаем. Но этому претил обычай, унаследованный поселениями Муоса от живших на Поверхности предков, которые называли себя белорусами: гость, прежде всех дел, должен быть накормлен.
Посчитав, что ритуал «обеда» закончен, Зозон обратился к Батуре:
– Хотелось бы узнать о ваших проблемах, Глеб Кириллович.
Зозон обращался к администратору с неподдельным уважением. Администратор обрадовался, что затянувшаяся неловкость прервалась. Вытерев рот тыльной стороной руки, он стал объяснять:
– Во время крестового похода на лес, который был предпринят еще партизанами, только-только вошедшими в состав Республики, лесникам был нанесен сильный удар. Само вымирание леса было для них ударом. С лесом у них была какая-то ментальная связь, без которой они, как раньше думалось, не смогут жить. И действительно, лесники отступали, остервенело дрались, но отступали. Сначала они ушли с Партизанской на Автозаводскую. Когда оттуда их выбили – на Могилевскую. После недавней зачистки Могилевской, которая была…
– Я помню эту операцию, я в ней участвовал… – вставил Зозон.
– Да-да. Так вот, после этого думалось, что лесникам пришел конец, деваться-то им вроде бы больше было некуда. Ну, ушло там пару десятков в переходы подыхать от тоски по своему лесу. Короче. Проблем тут и без них хватало, поэтому их совсем сбросили со счетов и забыли. Но вот месяц назад мы стали замечать, что кто-то совершает набеги на наше картофельное поле. Причем за две ночи было выбрано десять процентов урожая. Собирать картошку тогда было рано, ей еще недели три доспевать – выставили дозор на ночь. Я сам был в дозоре том. Выбегают лесники со стороны развалин Универмага. Не меньше пятидесяти, и бегом по полю, какими-то копачами давай картошку нашу рыть. Да какая там картошка еще – мелочь, они ж и не нажрались бы ею. Начали стрелять, хорошо, что ночь была лунная. Двоих подстрелили, остальные убежали. Убитых осмотрели. И здесь самое ужасное: они были не голые!
Расширив глаза, Батура обвел многозначительным взглядом убров. Не разделяя удивления администратора, Зозон задал за всех вопрос:
– И что с того?
– Неужели вы не понимаете? Ученые из Центра считали, что лесники – это абсолютно деградировавшие потомки людей, и что по мере вымирания леса они тоже вымрут: от тоски, от голода или чего-то еще. Как бы не так! Они не собираются помирать. Более того, они ищут способы, как им выжить. Они начали делать одежду и некое подобие фильтров. Конечно, что там у них за одежда – какая-то примитивная плетенка из леса. Кстати, где-то же лес еще доживает – находят же они его. Фильтры – одно название – мешковина из того же леса, набитая трухой. Но они ведь как-то до этого додумались! И копачи тоже, конечно, очень примитивные, деревянные, но явно самодельные. Они же их у кого-то подсмотрели, а может быть, и придумали сами. Теперь вы, надеюсь, понимаете, с чем мы имеем дело?
Зозон с едва прикрытым сарказмом ответил:
– Я, конечно, восхищаюсь достижениями лесников. И мне очень жаль, что вам подпортили урожай. Но не думаете же вы, что мы будем сторожить ваше поле? Такие задачи поселения решают своими силами.
Батура уловил тон Зозона и уже менее эмоциональным тоном продолжил: