Читаем Муравьи революции полностью

— Радуйтесь, радуйтесь, «прихвостни» немецкие, как немцы избивают рабочих и крестьянскую бедноту на фронте, о которых вы так много ратуете.

— С вашей патриотической помощью бьют. Этого вам не замазать. Скоро рабочие и вот эта самая крестьянская беднота заговорят с вами своим языком.

— Посмотрим, что вы запоёте под сапогом Вильгельма.

Злобность спора не смягчалась даже тяжестью жизни каторги. Ни одного выпада, ни одного жеста не спускали друг другу. Но мы дрались уверенно и спокойно, наши позиции были крепки. Революционно-политическая обстановка в России была за нас. Отказ новобранцев идти в армию в Лебедяни и других местах России, избиение ими городовых, продовольственные беспорядки на юге России, в Кронштадте, в Оренбурге и в Сормове, охватившие более 10 тысяч человек, беспорядки в Костроме — всё это давало нам уверенность, что революция уже развёртывается и что царская Россия находится накануне конца.

Оборонцы терялись перед фактами нарастающей революции и вслед за буржуазной и монархической прессой приписывали это движение действиям «немецких агентов».

Однако под натиском разрухи в стране и широкого рабочего движения многие оборонцы скисали. Стала образовываться группа так называемых «сомневающихся», которую мы окрестили «болотом». Оборонческий фронт в коллективе трещал, «болото» отслаивалось и теряло свою активную оборонческую силу, только oголтелыe оборонцы — патриоты держались и продолжали злобную борьбу с пораженцами.

В начале ноября мы получили радостное потрясающее известие. Мастерские извещали:

— В Питере всеобщая политическая стачка протеста против суда над кронштадтскими моряками. Бастуют полтораста тысяч человек.

— Провокация! — завопили оборонцы.

— Слушай, слушай дальше: столкновение рабочих с полицией на Выборгской стороне.

— Провокация! — орут оборонцы.

— Не мешай, не мешай, буржуазные прихвостни! Читай, читай дальше.

— На поддержку рабочим выступили солдаты 181-го запасного полка.

— Ложь, ложь, провокация, долой!

— Слушайте, слушайте дальше!

— Путиловцы устроили на заводе огромный митинг, вызваны были конные жандармы, которые набросились на рабочих. Проходившие мимо ополченцы по призыву рабочих вбежали в завод и бросились на жандармов со штыками. Жандармы ускакали с завода, рабочие разошлись. Идёт суд над матросами Балтийского флота, принадлежащими к «военной организации» при Петербургском комитете РСДРП (б).

Известие и обрадовало и ошеломило нас… неужели уже революция?

Даже «болото» заколыхалось и начало издавать хотя трусливые, но членораздельные звуки:

— Конец! Ясно то, что монархия шатается. Революция идёт, несомненно. Только задавят, задавят немцы, не дадут.

— Нет, нюхать будут ваше вонючее болото, целоваться с вами будут, — набрасывались на них оголтелые патриоты, — они пропишут вам революцию.

Но мы радовались. Долго с болезненным напряжением мы ждали, когда по-настоящему раскачаются рабочие. Продовольственные беспорядки, частичные стачки, немедленно же подавляемые суровыми мерами, хотя и свидетельствовали о глубоком кризисе и недовольстве широких рабочих масс, всё же это казалось ещё далеко до революции. Многомиллионная армия ещё молчала и терпеливо мучилась на фронте. А от её поведения, от её настроения зависел успех победы или поражения революции.

И когда мы услыхали первые вести об активной поддержке солдатами питерских рабочих, мы уже не сомневались, что движемся к скорому концу, что атмосфера провокации, лжи и предательства, спекуляции и безудержного грабежа широких рабочих и крестьянских масс скоро взорвётся, и, кто знает, может быть, самодержавие, этот колосс на глиняных ногах, будет наконец свален!

Декабрь был весьма морозным, и в четырнадцатой стало невозможно жить. Мы потребовали перевода нас в другую, более тёплую камеру. Нас перевели в 19 камеру, более просторную и тёплую. Было хотя и холодно, но всё же немного теплее.

В декабре получили известие, что Германия предложила России заключить с ней мир.

— Ага, прёт немцев, — торжествовали патриоты, — пардону запросили. И пораженчество ваше им не помогает.

— С испугу это они. Вас, оборонцев, испугались. Откажитесь?

— И откажемся…

Царское правительство не видело надвигающейся для себя грозы, не воспользовалось случаем и отказалось от предложения Германии заключить мир, хотя положение внутри России было настолько угрожающим, что даже кадет Милюков, выступая в Государственной думе, с тревогой заявлял, что «атмосфера насыщена электричеством, в воздухе чувствуется приближение грозы». В это время Антанта, включая и Россию, заявила о своём категорическом отклонении германских предложений.

1916 г. закончился убийством Распутина, стачкой иваново-вознесенских текстильщиков, сормовских и тульских металлистов и разгромом продовольственных лавок во всех крупных промышленных городах.

Наступал 1917 год.

1917 год

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары