Муравьи революции

Новый 1917 год мы встретили весело. Митьке Мельникову прислали полпуда жареной конины, и мы устроили на всю камеру «пирушку». Патриоты, пораженцы и «болото» — все объединились и торжественно скушали жареное стегно лошадки. Только несчастный Проминский, сердито звеня кандалами и истекая слюной, топтался по камере: его желудок не принимал такого «деликатного» кушанья, и он вообще питался только «пепсином».

Новый год, как и все старые русские «новые года», окончился у нас скандалом.

Поздно вечером, когда уже просвистел свисток надзирателя ложиться спать, некоторые с приятным чувством сытости отошли ко сну, а некоторые продолжали сидеть, писали или читали, как это обычно делали каждый вечер. Я улёгся спать.

Вдруг у двери раздался громкий и сердитый голос:

— Па-а-че-му вы не спите? А-а? Почему не спите? Я спрашиваю вас! Ложись спать!

Я соскочил с постели. Смотрю у двери, уцепившись руками за решётку, стоит помощник начальника и заставляет сидевших ложиться спать. Сидевшие не обращали на него внимания и продолжали заниматься своим делом. В таких случаях выступал только староста, остальные не вмешивались.

Я подошёл к двери. Помощник пошатывался, он, по-видимому, тоже пировал и как дежурный по централу решил посмотреть всё ли в порядке.

— Зачем вы кричите, спать людям не даёте? — спросил я его.

Помощник уставился на меня пьяными глазами и несколько времени молча смотрел на меня. Новые золочёные пуговицы и погоны блестели на чёрной шинели…

— А-а-а т-ты к-кто такой?

— Я — староста, и предлагаю вам не кричать и не мешать людям спать.

— К-а-ак ты смеешь!

— Не тычь, пьяная рожа, — грубо оборвал я ею.

— А, так… эй, дежурный, вызвать караул. Я… я тебе покажу, как разговаривать со мной!

Прибежал старший надзиратель, у старшего тоже блестели глаза.

— Ну, быть волынке, — мелькнуло у меня в голове.

— В карцер его… этого самого старосту!

Надзиратель начал открывать дверь. Все повскакали с нар и из-за стола и толпой навалились на дверь, и надзиратели никак не могли её открыть. Поднялся невообразимый шум. Надзиратели со своей стороны тоже навалились на дверь. Началась борьба. Наши набросились на помощника с бешеной бранью:

— Гад, подлюга, пьяная рожа!

Надзирателям удалось немного отжать дверь и ухватиться за одного из наших. Однако вытащить его из камеры не удавалось. За него ухватились двое, а за тех ещё, и так друг за друга уцепились все. По камере вытянулись две живые кричащие кишки во главе с одним человеком, за которого уцепились надзиратели, и тоже тянули.

Долго не могли справиться с нами. Наконец надзирателям удалось передних вытянуть за дверь и оторвать от нас пять человек. Их сейчас же уволокли в карцер.

Пришёл начальник. Мы потребовали, чтобы вернули в камеру наших товарищей.

— Если вы их не вернёте, мы будем шуметь всю ночь!

Начальник нам отказал и, не желая больше разговаривать с нами, ушёл. Он приказал старшему вызвать к нему политического старосту. Тимофеев, прежде чем идти к начальнику, забежал к нам.

— В чём дело, товарищи, расскажите!

Мы подробно рассказали ему, что у нас произошло с помощником. Выслушав информацию, Тимофеев ушёл к начальнику. Через некоторое время он вернулся и передал нам свой разговор с начальником:

— Начальник заявил мне, что он вполне признаёт нетактичность помощника, явившегося в тюрьму в нетрезвом виде, но и ваши не должны были нарушать тюремных правил: требования помощника были законны. Поэтому он принуждён будет задержать ваших в карцере до утра. На мои настояния, чтобы начальник освободил товарищей сейчас, он ответил категорическим отказом и заявил, что не может подрывать престижа своих помощников…

Мы потребовали, чтобы староста не уходил из конторы и требовал немедленного освобождения товарищей сегодня же.

Но староста начальника в конторе не застал и ничего, следовательно, не добился.

Тогда мы решили не спать и шуметь всю ночь, а мастеровые вынесли решение на следующий день в мастерские не выходить.

Так мы и не спали всю новогоднюю ночь. Шумели, распевали, как будто действительно продолжали встречу нового года.

В 5 часов утра вернулись из карцера арестованные. Начальник всё же выдержал и, не мешая нам шуметь, продержал арестованных до утра. На этом конфликт кончился.

Так закончилась наша встреча с новым 1917 годам.

Напряжённость положения в России чувствовала и администрация каторги. Повсеместные продовольственные «бунты» и политические стачки смущали её. В обычное время стычка с помощником едва ли так просто сошла нам с рук, но в этом случае начальник не решался идти на конфликт с политическими: влияние времени сказывалось.

Жизнь в централе как будто протекала по-прежнему — мастеровые работали, мы в камере занимались учёбой, спорили, дискуссировали, грызлись с патриотами. «Г. Ш.» исправно помещал в иркутской газете свои патриотические сводки, «школа прапорщиков» закаляла себя в «боях» и готовилась к будущей войне.